– Я тебя люблю.
– Ну, например, вроде этих.
– Нет, серьезно, я люблю тебя.
– Ты повторяешься. Итак, это все, что тебе нужно было узнать от меня насчет твоего предложения. Ты считал, что нужно об этом сказать, ты услышал мой ответ. И больше можешь не ломиться в эту дверь, по крайней мере до тех пор, пока тебя в нее пускают. Врубился?
Она склонилась ко мне и поцеловала в губы. Конечно, я не мог ощущать ничего похожего на сексуальное влечение и не мог ответить страстным лобзанием, но это был настоящий поцелуй, а не просто знак вежливого внимания. И когда она оторвалась от меня и попробовала подняться, я вновь привлек ее к себе.
Кроме президента бостонского отделения общества «Жизнь после смерти» Лайла Кирка, притащившего мне упаковку пива «Роллинг Рок» («Не уверен, что тебе дадут это здесь пить, но ты же можешь просто сделать глоточек, хотя бы раз или два… ну, или три, правильно?»), моими единственными посетителями были Уилла и Эдди. Если бы не они, я остался бы один на один с сиделками и докторами, которые приходили и уходили, брали у меня кровь на анализы и интересовались, как я себя чувствую, причем было ясно, что любой мой ответ ничего бы не изменил в этом распорядке.
Кардиолог был другим посетителем, которого я действительно желал видеть. И у меня складывалось ощущение, что ему самому не было особой нужды заходить ко мне так часто, как он это делал. Казалось, он проявляет особый интерес к тем, кто подобно мне побывал у самого края. Жизнь и смерть. Резкая черта на зыбком песке. Возможно, именно этот интерес прежде всего и привел его в эту профессию.
– Дэнни Орчард! – воскликнул он, зайдя в мою палату однажды. – Что же вы не сказали мне, что вы знаменитость?
– Да какая там знаменитость! Совсем нет. В лучшем случае – второй состав.
– Ладно скромничать. Некоторые медицинские сестры сказали мне, что видели вас по телику, а они очень серьезно относятся к телевизору. Они даже принесли на работу вашу книжку, только стесняются попросить вас ее подписать. Так что я вызвался им помочь.
С этими словами он достал из сумки, висевшей у него на плече, три экземпляра «После», положил их ко мне на кровать, а поверх поместил шариковую ручку.
– Вы не против? – поинтересовался он.
Я спросил, как зовут медсестер, и сделал несколько автографов на титульных страницах. При этом краешком глаза я заметил, что кардиолог с некоторым изумлением смотрит на меня. Это было то самое выражение, которое я уже несколько лет все чаще замечал у окружающих. Любопытство, которое возникает, когда оказываешься рядом с кем-то, кто, возможно, разгадал Великую Тайну Жизни.
Когда я закончил подписывать книги, он кивнул на них и сказал:
– Я человек науки. Ни разу в своей жизни не видел призраков, духов и тому подобного. Но в детстве я ходил в католическую школу. Так что я в курсе насчет того, что случится с нами, когда мы уйдем. По крайней мере, предполагается, что я должен в это верить. И по роду моей работы часто бывает так, что я оказываюсь последним, кто видит человека перед тем, как его не станет. Но должен сказать, такого, как вы, вижу впервые. Вы
– На самом деле теперь уже трижды.
– Ну, вот, видите? Думаю, если бы я увидел вас по телевизору и вы бы сказали то, что сказали сейчас, я бы посчитал вас психом.
– Возможно, я тоже.
– Я имею в виду, что знаю вас как более-менее нормального человека. Что вызывает у меня желание задать вам один вопрос: в этом последнем случае у вас сохранились хоть какие-то воспоминания о том, что вы ТАМ увидели?
– Да…
– Ну, и как это было? Как выглядят небеса? Там что-нибудь изменилось по сравнению с тем, что вы видели в прошлый раз?
– Это было очень похоже на Детройт, – ответил я.
Однажды, проснувшись днем после очередной порции процедур, я увидел у себя в палате нового посетителя. Это была одна из тех приторно-ласковых волонтеров, которых я достаточно насмотрелся в больничном холле. Они катали тележки, доверху набитые газетами, журналами и всякими плюшевыми зверушками. До сих пор подозреваю, что они тусовались в госпитале, мотая какой-то условный срок, и считали часы до его окончания, раздавая журналы трехмесячной давности, вместо того чтобы сидеть в колонии для несовершеннолетних. А может, они и вправду были добрыми ребятами, искренне стремившимися помочь?
Именно это я хотел спросить у девчушки, которая как раз стояла спиной ко мне и доставала из своей тележки газеты. Пока я обдумывал, как бы повежливее сформулировать свой вопрос, девушка заговорила сама:
–
Все замерло вокруг. Ее спина, длинные волосы, лежащие на розовом халатике, и шаги в холле за дверями. И оглушительная тишина.