Проклятые

лежала стеклянная трубка для курения крэка, шарики скомканной фольги и парочка одноразовых зажигалок. Диван с выпирающими наружу пружинами. Пакеты от фастфуда и хот-догов валяются на полу и похожи на бумажный архипелаг на поверхности пола-океана.

Пока я обливался потом в душной темноте этого дома на Арндт-стрит, мне в голову забрела парочка мыслей.

Во-первых. Неизвестно, принадлежит этот дом Малво или кому-то еще, но я только что вломился в дом, где живет незнакомец, курящий крэк.

И во-вторых. Незнакомцы, курящие крэк, не любят, когда к ним вламываются в дом.

Отсюда последовал запоздалый вывод: если сейчас здесь никого нет, то хозяева все равно скоро вернутся. Потому что вон там, на столике, в фольге лежит горка светлого неиспользованного крэка. Единственная ценность в этом разоренном здании с покосившимися полами.

Если только все же не найдется чего-нибудь в запертом комоде наверху.

Я снова пошел туда, однако по пути вынужден был раза три остановиться и подождать, пока успокоится сердце. А плотницкий молоток в руке постепенно наливался свинцовой тяжестью.

Я уже близко, Эш. Я пытаюсь помочь тебе. Но и мне нужна твоя помощь.

В спальне я несколько раз примерился, как бить. А затем обрушил удар молотка на скобы замка.

Никакого результата, если не считать ощущения, что я сломал себе руку, а не замок. Впрочем, это не остановило меня, и я попробовал ударить еще.

И еще раз.

После четвертого удара дерево затрещало. Шурупы, державшие скобы, наполовину вылезли из доски. Я подергал за дужку замка, и они выпали совсем. Я бросил молоток куда-то за спину и наконец смог открыть дверцу комода.

Эш…

Газетные вырезки с описанием ее выступления в пьесе «Тихоокеанское побережье». Все ее фото, опубликованные в ежегоднике школы Дондеро за 1989 год.

И там же фотографии, которых я никогда прежде не видел.

Эш со странной, напряженной улыбкой сидит на пассажирском сиденье автомобиля Дина Малво. Ее лицо крупным планом, глаза закрыты, а губы слегка приоткрыты в какой-то похотливой манере, словно кто-то попросил ее изобразить на лице именно такую фальшивую гримасу. Обнаженная Эш. Она сидит на земляном полу, лежит на одеяле и смотрит назад через обнаженное плечо на того, кто держит камеру. Ее ноги широко раздвинуты. Потрясение от вида ее кожи. Открыто плотоядный взгляд фотокамеры…

Впрочем, она была не единственной…

Вся задняя стенка комода была заклеена фотографиями. Ближе к полу – Мэг Клеменс. Словно кто-то решил разместить девчонок в виде дерева, в котором Мэг была корнями, а Эш стволом. Чуть повыше – фото других девочек, словно они были ветвями и листьями. Все примерно одного возраста, в одинаковых позах, хотя чем выше, тем более оживленными они казались, тем откровеннее становились требования фотографа. На некоторых верхних фотографиях частично и он сам попал в объектив.

Внизу комода обнаружился металлический ящик для хранения наличности. Однако денег в нем не оказалось. Там хранились записки, в основном сложенные листочки разлинованной бумаги, но кроме них нашлись страницы из блокнотов, карточки каталогов и что-то еще. Переписка между кем-то, подписывавшимся только буквой «Д», и ответные письма, написанные девичьим почерком. Подпись «Эш» с нарисованным сердечком в конце.

Ее рука.

Ее голос. Или одной из тех девочек.

Не могу дождаться, когда увижу тебя! И почувствую. Я просто хочу, чтобы ты был счастлив. Ты ведь знаешь это, правда? Разве может быть иначе после прошлой ночи?

* * *

Ты мой мужчина! Мой учитель (ты говоришь, что тебе не нравится, когда я тебя так называю, но ты меня действительно многому научил. Завтра я тебе это покажу. Вот увидишь…)

* * *

Ну, пожалуйста, скажи мне, что эти дурацкие репетиции закончились! Мне очень нравится наш спектакль, но я ТАК УСТАЛА видеть тебя каждый день и не иметь возможности дотронуться до тебя, поцеловать. Мы ведь скоро сможем это сделать, правда? Мы можем побывать в нашем «Альфреде» всегда, когда захотим…

Это многое проясняло. Вот оно – ключевое слово. Место, название которого превратилось в слово с глубоким подтекстом.

Хочешь, после школы займемся «Альфредом»?

Давай встретимся ради «Альфреда»…

Этой девочке нужен дикий «Альфред»!

– Ну-ка, повернись…

Голос за моей спиной прозвучал нарочито презрительно, но твердо и более чем угрожающе. Тон, которым это было сказано, давал понять, что человек долго ждал именно этой минуты и сейчас готов к действиям, которые от него потребуются.