стану теперь и близко никто не ходит. Боятся, что чудище из?под земли вылезет и их утащит к себе.
— Давно это было? – спросил я, смущённо почесав щеку.
Ну да, пару раз я впадал в панику, пока характер не закалился до состояния кремня. Видимо, в один из этих периодов и попал дровосек.
— Давно, в январе.
— Понятно. Теперь давай про лётчика. Что там с ним?
— Да ничего, подошли, винтовки наставили, разоружили… Прикладами… и повели сюда. Сейчас у меня в сарае сидит, ждём, когда погода наладится, чтобы его в комендатуру отвезти.
— Так он здесь, значит? – протянул я.
— Здесь, – хмуро бросил Гриша.
— Ясно. Значит, так, сейчас я тебя связываю и иду с Ириной Васильевной к месту содержания лётчика. Пусть покажет, где он заперт. Надеюсь, сюрпризов не будет и вас действительно в деревне только трое, нет четвёртого?
— Трое нас, – с некоторой отстранённостью бросил Гриша.
Отошедшая от сына Ирина Васильевна вдруг бросилась на меня, решив своей массой сбить с ног, а там и сынок подоспеет. Почти сразу я ушёл в сторону, спуская крючок «нагана».
Это сопротивление немецких холуев меня даже порадовало, да и зря, что ли, я открылся для нападения? Между прочим, специально это сделал. Парня мне было не жаль, казню без проблем, но вот с женщиной я так не мог. А тут всё решилось само собой. Получив пулю в лицо, та вошла точно в переносицу, женщина рухнула, упав слева от меня, а я направил ствол на Гришу, который на четвереньках пытался добраться до меня следом за матерью, и трижды спустил курок.
Помахав рукой, разгоняя дым сгоревшего пороха, я проверил, есть ли пульс у семейного подряда, провёл контроль Грише – тот ещё дышал – и, зевнув, подошёл к столу и взял из миски солёный огурчик.
Особых моральных терзаний от уничтожения этой мрази я не испытывал. Во–первых, накрутил себя, думая о пользе этого дела. Во–вторых, я фронтовик. Брать на себя ответственность и действовать умею.
Добив огурчик, был он очень даже неплох, я подошёл к сундуку. Перешагнув лужу крови под Гришей, и взяв командирские синие галифе, надел их. Надо бы, конечно, красноармейское взять, да перешить на гимнастёрку петлицы согласно моему званию, но подождёт. Как я понял, лётчик фактически на улице пережидал в сарае третий день. А это непростое дело, уж поверьте мне.
Надев френч, я застегнул свой командирский ремень, на котором была кобура Гриши, убрал её назад, после чего привычным жестом согнал туда же складки. После этого, достав из?за печки сапоги, проверил. Они всё ещё были сыроваты, однако у убитых был не тот размер, я уже проверил, поэтому, намотав портянки, надел свои. Ух, чую, намучаюсь я их потом снимать, уже знаю, проходил.
Кроме шести пилоток, правда, без красноармейских звёздочек, я нашёл две фуражки. Немного мятые, но хоть что?то. Обе были с пехотным околышем. Выбрав ту, что подходила по размеру, надел и проверил, как я в форме. Смотрелось нормально, настоящий кадровый командир с отличной выправкой. Повесив на правое плечо обе винтовки и карабин Гриши, на левое набросил все три ремня, снятые с полицаев. Оставлять оружие в хате без присмотра не хотелось. Ничего, не соломинка, не переломлюсь всё таскать на себе.
Кобуру со своим «ТТ» я сунул в найденный за печкой мешок с заплечными ремнями. Туда же отправились горбушка хлеба и небольшой шмат сала – всё, что осталось. Прежде чем покинуть деревню, надо будет хорошенько обыскать эту хату и особенно ту, где проживали полицаи. Думаю, я изрядно обогащусь средствами выживания на оккупированной территории. Это я не только про оружие, но и про продовольствие. Финку сунул в сапог, ножницы тоже не забыл, убрав их в мешок, прежде завернув в запасные портянки.
Оставив убитых в доме, я накинул на себя высохшую плащ–палатку, надев сверху капюшон – на улице снова заморосил весенний дождик – направился по улице на другую сторону деревни, внимательно разглядывая хаты и особенно бани. Как ни странно, но на улице всё так же отсутствовали жители. Заметив, что из трубы одной из бань поднимается тепло – там свет преломлялся, это было видно, – я открыл калитку и громко крикнул–спросил:
— Хозяева! Есть кто дома?
Эти территории были оккупированы, и для меня уже всё казалось опасным, поэтому, несмотря на висевшее на плече оружие, я держал в руке перезаряженный «наган», укрыв его полой плащ–палатки. В окне мелькнуло бледное старческое лицо, хозяйка с близоруким прищуром посмотрела на меня, после чего исчезла. Через пару секунд скрипнула входная дверь, и оттуда зашипели, стараясь не повышать голос:
— Уходи, полицаи тут, они всех хватают, потом немцам отдают.
«Смотри?ка, разглядела!» – с весельем подумал я.
— А сколько их? – на всякий случай спросил я.
— Трое бандитов да мать одного. Совсем извела карга нас, житья не даёт.
— Тогда всё в порядке, бабушка. Померли они.
— Как так? – спросила бабушка и вышла на крыльцо, больше не прячась за дверью. Теперь я смог её разглядеть. Хотя смотреть там было не на что,
