подрезал камнем кору и с его помощью стал винтом снимать узкую полосу бересты шириной сантиметра три.
Через час в моем распоряжении был пук берестяной полоски, и я добрым словом вспомнил своего давнего деревенского соседа деда Владимира Рожина. Когда-то, лет пятнадцать назад, отдыхая на даче, я углядел у него отличный берестяной короб и сразу напросился в ученики, желая научиться плести вещи из бересты. Дед не кочевряжился и сразу согласился помочь. В лес его пришлось везти на машине, потому как ходить он совсем не мог. Ехали мы недолго, погода была прекрасной, пригревало солнышко, и я, в отличие от меня нынешнего, был достаточно прилично одет. Мы заехали по глубокой колее в глубь березовой рощи, и, заглушив мотор, я помог Рожину выйти из машины.
Он уселся на ближайший пенек и слезящимися глазами оглядывал все вокруг и глубоко вдыхал лесной воздух, напоенный ароматом цветущего шиповника.
– Да, паря, наверно, последний раз вижу эту благодать, – вздыхал он, – спасибо тебе, что времени не пожалел.
Потом дед с кряхтением поднялся и ловко на этом же пеньке вырубил из стволика тонкого клена небольшой колышек. А затем показал, как таким колышком можно снимать витки бересты и потом сворачивать в гигантские шары, которые потом можно годами хранить для различных поделок. Когда будет нужно, надо всего лишь положить такой шар в теплую воду – и рабочий материал готов.
Так и сейчас, надрав полосок бересты, усевшись голым задом на гладкую теплую поверхность упавшего на прогалине ствола осины, я принялся плести лапти. Прямо скажем, нам только кажется, что это легко. Однако с третьей попытки, держа в уме дедовские наставления, все-таки удалось сплести подходящую обувку и, набив ее быстро высохшим на солнце мхом, надеть на свои бедные ноги, исколотые шишками, ветками и прочим лесным хламом. Попрыгав по мху, я проверил качество своего произведения. Конечно, это было совсем другое дело, я даже почувствовал на несколько секунд себя человеком. Но затем, критически оглядевшись, понял, что для «человека» мне не хватает еще очень многого. Поэтому я взял широкую ленту бересты, опоясал талию и скрепил эту ленту щепкой, а на нее приделал еще плетеный кармашек для камней, так, чтобы он хоть слегка прикрывал причинное место. Времени на все это ушло изрядно, и солнце склонилось на вторую половину дня, когда мне удалось вновь отправиться в путь. Сейчас, когда я мог уже более спокойно воспринимать окружающее, вернее, еще во время плетения обратил внимание, что почему-то очень неплохо вижу вблизи, а ведь буквально вчера мое зрение требовало очков в две диоптрии. А еще я просто не узнавал левой кисти руки: уродливые шрамы от когда-то полученных шальных осколков гранаты с нее исчезли.
Я шел вдоль ручья, по моим прикидкам, около двух часов; постепенно тот начал расширяться, появились небольшие заводи, в которых плескалась крупная рыба. Живот давно уже исполнял траурные марши, а когда я увидел, как из воды выскочила крупная форель в погоне за мухой, мой голодающий желудок чуть не свернулся в трубочку.
Побродив по окружающим зарослям, обнаружил тонкую сухую жердь, подходящую для моих целей, и потом час пытался заострить ее конец своими камнем. Все-таки я довел это дело до победного конца – не скажу, что кончик моего «копья» был как иголка, но палец им уколоть было возможно.
И вот, усевшись на гранитный валун посреди потока, я стал внимательно всматриваться в воду. Из-за боязни сломать свою деревяшку о каменистое дно речушки действовал очень осторожно и из-за этого постоянно промахивался. Но когда надежда на добычу после десятка пустых замахов была почти потеряна, очередной удар проткнул форель и прижал ее ко дну. Не поднимая своей самодельной остроги, я спрыгнул в воду и схватил холодную бьющуюся рыбину. Когда выбрался на берег, был мокрым с головы до ног. Быстро отряхнулся, как собака, и отжал на удивление длинные волосы, что меня изрядно озадачило: еще несколько часов назад я вроде был подстрижен почти под ноль, – от свежего ветерка по телу побежали мурашки. К счастью, еще достаточно жаркое солнце быстро высушило меня. Я аккуратно выпотрошил форель, промыл ее в воде и съел почти полностью. Без соли мясо имело необычный вкус, но я был так голоден, что не успел обратить на это внимания. После не очень вкусного, но приличного по объему обеда потянуло в сон. И, плюнув на все окружающие опасности, растянулся голышом на мху и заснул.
Когда к вечеру проснулся, так хорошо мне уже не было, вокруг стоял комариный звон, усилившийся ветер холодил кожу. Солнце, склонявшееся за деревья, почти не грело. Размышлял, что делать, недолго. Если залезу на дерево, то, вероятнее всего, замерзну до смерти, если буду ночевать внизу – могу быть съеденным кем угодно. Поэтому решил ночевать под упавшим еловым стволом, рядом с корнями. Натаскал туда кучу мха, стараясь собрать посуше, и, забив проход к себе еловыми лапами, закопался поглубже в мох, понемногу согрелся и заснул.
Утро наступило неожиданно быстро, вылезать из нагретой за ночь постели не хотелось. Я подождал, когда солнце поднимется повыше, начнет немного припекать, и побрел вдоль ручья, периодически обходя лесные завалы или места впадения в ручей более мелких проток. К середине дня шел уже вдоль настоящей реки шириной метров двадцать, но признаков жилья или деятельности человека не было. За все это время я не услышал ни самолета, ни звуков валки леса – ничего, что обычно слышно в наших лесах. К полудню стало жарко, на открытых местах на меня налетали тучи черных слепней, оставлявшие после себя на коже кровавые следы укусов. В тенистом ельнике, наоборот, звенели комары. Мне пришлось несколько раз ополаскиваться в речке, но это помогало ненадолго. Я упрямо шел вперед, хотя иногда на меня нападали приступы паники: «Неужели мне суждено будет закончить жизнь таким образом? В диком лесу, до смерти заеденным гнусом и слепнями?..»
Я старался отгонять эти мысли прочь, но они все чаще стали посещать меня. К вечеру путь привел к большому тихому плесу. Я подошел к берегу и, усевшись на камень, взглянул в воду. Оттуда на меня смотрел незнакомый молодой здоровый парень с бугрящимися мышцами на руках и каштановыми вьющимися волосами, с лицом, изъеденным укусами комаров и слепней.