ты и Василий. Я оставляю за Василием безопасность дворца и Константинополя, а вот за устранение моих врагов будешь отвечать ты. Сейчас ты мне много говорил о принципах создания такой службы, вот ты ее и создашь. А я посмотрю, насколько у тебя теория подтвердится практикой. А за сегодняшний бой жалую тебя пронией[13].
Глядя на мое удивленное лицо, он засмеялся:
– Вот видишь, знаешь сотню способов незаметно убить человека и не знаешь, что такое прония. Думаю, что тебе без меня объяснят, что это такое. Сегодня зайдешь в канцелярию, там тебе выдадут документы и все расскажут. Указ о назначении логофетом будет уже завтра днем. Посмотрим, умеешь ли так же ловко вести тайную войну, как махать секирой. С утра ты должен быть в канцелярии, а затем к вечеру – у меня. А пока ты свободен.
Я встал и, низко поклонившись Комнину, вышел, не забыв стоявшей у порога секиры.
Когда пришел в казарму, на меня налетели с громкими воплями мои товарищи, не спавшие в ожидании моего прихода.
– Коршун, мать твою, ну ты и удачлив: вдвоем против двадцати – и жив. А Бонди уже в Валгалле. Завтра погребение. Расскажи, о чем говорил с василевсом.
– Да он мне пронию пожаловал, – брякнул я.
Вокруг стало тихо.
– Тебе – пронию? – переспросил Братомил. – Быть не может, кто ты такой, чтобы тебе землю ромеи дали?!
– Так скажите хоть, что это такое?
– Это, – сказал в полной тишине Братомил, – земельные владения с крестьянами и денежным доходом от них, ты теперь богатый человек, и что ты теперь будешь делать среди нас, не понимаю. Но это надо отметить!
Я человек понятливый, поэтому вытащил деньги, и наш самый быстрый товарищ убежал поднимать торговца вином, привыкшего к ночным визитам стражи.
Наутро я был уже в канцелярии дворца, где половина чиновников столпилась, желая разглядеть человека, который сегодня ночью спас императора и за это получил награду.
Даже протасикрит[14] не удержался, чтобы не побеседовать и не посмотреть на крещеного варвара, который так неожиданно попал под милость Комнина.
Да уж, канцелярия василевса оказалась не менее педантичной, чем любая канцелярия моего времени. Когда к вечеру я вышел оттуда, сопровождаемый завистливыми взглядами нотариев[15], в моей голове стоял жуткий гудеж, а в руках нес десяток папирусов и бумаг, в которых подтверждались мое назначение и дарственная на пронию. Теперь я носил два титула империи – логофет сикрета и прониар. Насколько понял из объяснений, я теперь буду жить на отчисления от налогов, платящихся па?риками – крестьянами, живущими на этой территории. Из этих же объяснений стало понятно, что предыдущий прониар погиб недавно в одном из множества военных столкновений, а его семья наследственных прав на эту территорию не имеет.
Нотарии, которые беседовали со мной, прекрасно видели, что я ничего не понимаю в том, что они говорят, и наперебой обещали предоставить мне самого опытного управляющего для сбора налогов и ведения хозяйства пронии. Но их нехитрые уловки, рассчитанные на «тупого северного варвара», на меня абсолютно не подействовали, я рассчитывал найти нужных людей без их советов.
На следующий день я сидел в приемной василевса, среди множества знатных царедворцев, которые, не скрывая своего любопытства, смотрели на меня, и часто боковым зрением я ловил их презрительные взгляды.
«Все понятно, – крутилось в голове, – разглядываете новую игрушку Комнина и гадаете, насколько ее хватит. Надо постараться сделать вам всем сюрприз и продержаться подольше».
Посидеть пришлось прилично, пока наконец меня не вызвали, и я гордо прошел в двери, не обращая внимания на злые взгляды остававшихся просителей.
В кабинете василевса мы опять были одни, слуга, вызвавший меня, удалился, и Комнин пригласил меня за стол.
– Константин, – произнес он, – я очень редко ошибаюсь в людях. Сейчас мне кажется, что ты тот человек, который мне нужен. У тебя свежий взгляд со стороны на все, что делается у нас.
Он неожиданно замолчал, потом с трудом встал из-за стола и, слегка прихрамывая, подошел к окну.
Я тоже сразу вскочил, Комнин улыбнулся и сказал:
– Подойди сюда.
Когда я подошел, он спросил меня:
– Скажи, что ты видишь?
Я выглянул в окно, в него были видны дворцовые помещения стены, далее купола церквей и плоские крыши домов.
– Вижу город, – недоумевающе пробормотал я.
– Вот-вот, ты видишь просто город, большой, ничем не примечательный город. Я сразу заметил эту твою особенность. Откуда же ты пришел,
