настолько рада, что со мной всё в порядке, что никто даже и не заикнулся о компенсации.
Подновляя колпак, я обратил внимание, что моя память изменилась. Воспоминания участка я-граф теперь не были отделены от участка Серж-ребёнок, а как-то соединились, не нарушая общий порядок, наведённый мною. Однако теперь я не имел такого свободного доступа, как раньше, к памяти Сержа- ребёнка. Любые новые воспоминания, не осознанные мною к этому моменту, оказались слабодоступны, лишь ассоциативный способ что-то давал. Понадеявшись, что в ходе дальнейшей адаптации эта проблема исчезнет, я закончил собираться. Оказалось, что я собирался дольше всех, и мы с трудом успеваем в геральдическую палату и на суд. Но я же не виноват, что с моим резервом мне колпак только обновлять надо минут сорок! Позавтракать в итоге я не успел, пришлось перекусить прямо в карете. В поездке меня сопровождали Мария и барон Тодт. Юристы ожидали нас в суде.
В геральдической палате мы не задержались надолго. Моё вступление в права маркиза Ипрского действительно уже произошло, в геральдической палате я всего лишь дал формальную малую присягу королевскому дому Белопайса. Так что уже через пятнадцать минут мы уже вышли и направились в суд.
В целом было заметно, что Брюссель недавно пережил штурм войсками Бритстана и поспешное бегство остатков оккупационных войск. Следы использования как магического, так и немагического оружия попадались повсюду. Вот большой особняк на одном из бульваров с попросту перекрученными воротами – скорее всего след от использования какого-то воздушного заклинания. А вот небольшой трёхэтажный дом с магазином на первом этаже, фасад которого явно посечён осколками бомб. Вот следы пуль на фасаде другого здания и тут же впечатанные в мостовую тени людей, испарённых заклинанием некромантии. Вот ещё не стёртый флаг Бритстана, нанесённый с помощью магии на одной из стен, а вот надпись на соседнем доме: «Здесь живут коллаборационисты».
Я ехал по немноголюдным улицам, подмечая следы недавней войны. Я сам не мог разобраться, какие подсказки, объясняющие увиденное, даёт я- граф, а какие Серж-ребёнок.
Сам суд располагался в здании парламента и, как мне объяснили мои сопровождающие, был одним из немногих зданий в центре Брюсселя, абсолютно не пострадавших в результате войны. Суд был переполнен. По-видимому, судьба первородного действительно была интересна многим.
На крыльце нас встретил уже знакомый мне Юрген Клопп, который проводил нас в комнату ожидания. Причём меня опять попробовали отделить от Марии. К нам подошёл какой-то пожилой маг и пригласил меня пройти непосредственно в зал суда и ждать там начала заседания, мотивируя это тем, что Мария является одной из сторон, вот пусть она и совещается со своими адвокатами. Всё это произносилось приторно вежливо, но очень непреклонно. Я никак не отреагировал на его слова и продолжил путь. Задержать меня физически он не посмел. На этом и строился мой расчёт, поскольку Серж помнил, что для того, чтобы преградить путь первородному, надо иметь очень веские основания, и то не факт, что даже они помогут.
Суд открылся выступлением его председателя. Он напомнил собравшимся о подвиге моих родителей, бросившихся в самую гущу сражения с возгулами, о моём подвиге, ознаменовавшемся настоящим чудом в форме полного уничтожения четырёх возгулов одним проявлением магии. Затем рассказал о двух претендентках на роль моего опекуна. Невооружённым глазом было видно, что симпатизировал он тёте Жаннетт. Были многочисленные ссылки на дела об опеке, рассматриваемые в прошлом, где всегда преимущество получали более родовитые. Также был сделан отчётливый акцент на том, что род отца всегда имеет преимущество над родом матери. Про мою волю не было сказано ни слова.
Докладчиком по делу выступал высокородный Пётр Кух, маркиз Эссенский. Его Серж помнил, он неоднократно приезжал к ним в маркизатство, да и сам Серж с родителями бывал в Эссене. Связь с манором Кух прервалась относительно недавно, чуть менее ста лет назад, и маркиз предпринимал отчаянные усилия для её восстановления.
Высокородный Кух перечислил документы, поступившие в суд. В их числе он упомянул, несмотря на явное недовольство председателя, и моё заявление.
Сторона Марии выступала первой. Антуан де-Мотэ изложил ситуацию, связанную с соответствием моей магии и магии Марии и привёл примеры из судебной практики Галлии, Тхиудаланда и самого Белопайса, когда соответствие признавалось главным аргументом в вопросе, кому становиться опекуном ребёнка. Карл де-Сант, в свою очередь, заявил о состоявшейся помолвке между Марией и Георгом и о невозможности для меня до моего совершеннолетия проживать в замке Ипр. А именно такой аргумент был принят высшим судом Тхиудаланда в отношении нынешнего короля Тхиудаланда, а тогда принца Вильгельма чуть более сорока лет назад, когда определялось место его проживания до совершеннолетия: «Раз родовое гнездо для принца недоступно, то и проживать на территории поместья ему не подобает, так как не подобает хозяину поместья проживать в гостевом доме». Суду не понравилось, что с Марией я буду жить за пределами Белопайса, однако зачитанная Карлом де-Сант выдержка из решения явно произвела на них впечатление.
Сторону тёти Жаннетт представлял всё тот же месье Жуль. Его речь явно вышла из-под того же пера, что и речь графа Гент. Только, в отличие от графа, месье Жуль гораздо больше говорил о моём роде и гораздо меньше собственно обо мне. Выступление, как и речь предшествующих выступающих, было буквально нашпиговано ссылками на прецеденты. Наибольшее впечатление на меня лично произвёл пассаж, что только тётя Жаннетт способна воспитать из меня настоящего герцога. Такое сомнение в моих способностях требовало моей реакции. Но, поразмыслив, я решил не встревать со своими замечаниями, чтобы не нарушать процедуру. А речь месье Жуля всё текла, то ускоряясь, то замедляясь, то поднимаясь ввысь, то падая с высоты и была прекрасным образчиком ораторского искусства. Единственный её недостаток, на мой взгляд – слишком продолжительная. К концу речи месье Жуля, как мне кажется, большая половина собравшихся уже забыла – зачем, собственно, все здесь собрались.
