стену. Это было так порочно, так смело, так ожидаемо для грязной шлюхи вроде меня и так несбыточно для девственницы-суккуба.
В мечтах я могла отдаваться этому мужчине во всех мыслимых и немыслимых позах. Позволять положить меня на холодный пол, поставить на четвереньки, отодрать, держа за волосы и натягивая, словно гитарную струну. Все это звучало и складывалось в моей голове в дерзкие картины, так сладко и томно оживающие под касанием собственных пальцев, что словно наяву я слышала голос Аластара:
– Сладкая… Какая же ты сладкая…
И мое тело выгибалось навстречу этим эфемерным словам, так сильно кружащим голову.
– Я хочу… тебя… всю, – отрывисто шептал он, вдалбливая смысл каждого слова новым движением. – Сейчас… Завтра… Всегда…
Мои тихие всхлипы вторили его ударам, каждым движением подводя к краю, на котором так приятно балансировать.
Мне казалось, я не могла дышать, что вот-вот умру, когда на одно-единственное мгновение Фокс покинул мои пределы. Ему нравилось дразнить, он водил возбужденной головкой естества по разгоряченным складочкам, заставляя просить большего.
Я тихо скулила от обиды на его игры, но, когда мужчина ворвался, словно стержнем пронзая меня и заставляя срываться на крик, была готова боготворить эту мечту. Несколько особенно мощных толчков, при каждом из которых я неистово кричала и билась в руках Аластара. Бомба, тикающая во мне в ожидании финала, взорвалась. Разноцветные всполохи плыли перед глазами, словно праздничный фейерверк. Я представляла ту удивительную наполненность, которую мог подарить мужчина, и мышцы болезненно откликались в ответ.
Еще несколько минут мое тело вздрагивало в воде, отходя от ритмичных пульсаций оргазма. Я тихонечко всхлипывала и пыталась осознать происшедшее.
Мне удалось выбраться из ванной, чтобы встать перед большим напольным зеркалом и взглянуть на себя.
Меня возбуждал чужой мужчина. Тот, кто никогда не станет моим. Я представляла Аластара, при этом трогая себя.
Кажется, я прогнила где-то изнутри, погрязла в пороке, в котором жила, и теперь ничем не лучше и не хуже своих извращенцев-клиентов. Такая же похотливая, как и они.
Порочная и циничная – Торани Магдалина Фелз.
Последний иллюзорный суккуб.
Девственница, мечтающая о том, чтобы ее взял в подсобке мужчина, обманутый ею ради денег.
Разозлившись на себя, я схватила с полки первый попавшийся пузырек и с размаху бросила его об стену. Осколки блестящего стекла брызнули в разные стороны, падая на пол и разлетаясь острыми искрами.
– Ненавижу себя, – выпалила я, глядя на собственное отражение.
Оставаться в ванной и дальше было нельзя. Нервы трещали, и я могла сорваться и разбить что-нибудь еще. Я вылетела пулей из комнаты и бросилась в спальню. Там еще долго лежала, не в силах уснуть, и изучала потолок.
Мне было грустно и тошно. А самое паршивое, что я не знала, как можно что-то изменить в собственной жизни, оставаясь и работая здесь, в публичном доме.
За несколько часов до пробуждения мне все же удалось забыться в беспокойном сне. Отчего-то перед этим мне удалось убедить себя, что завтра будет лучше, чем вчера.
За городом было тихо и очень холодно.
Мы уже несколько часов ехали в закрытом паровом дилижансе, который вел Ричард.
Я куталась в теплое пальто с меховым воротом и грела руки в черной муфте. Напротив меня сидела Мардж. Она напоминала мне нахохлившегося воробья, сидящего на тонкой ветке. На старухе была огромная шуба из пушистого песца и не менее пушистая шапка. Хозяйка борделя буквально тонула в них, из-за чего наружу торчал только ее крючковатый нос.
По правую руку от меня сидел Деймон, он задумчиво смотрел на заснеженный пейзаж за окном и словно не мерз, даже несмотря на свой по-весеннему легкий сюртук.
Я ему позавидовала, таким он казался спокойным и умиротворенным, словно человек, у которого абсолютно нет проблем.
Всю дорогу мы ехали молча, изредка старуха кряхтела, Стоун интересовался у нее о самочувствии, и она отвечала, что все в порядке. На этом разговоры заканчивались.
– Зачем мы едем в приют? – все же не выдержала я и задала волнующий меня вопрос.
– Чтобы дать ответ, я должна рассказать одну историю с самого начала, – хрипло отозвалась Мардж.
– Так расскажите, – откликнулась я.
Улыбка хозяйки борделя утонула где-то в мехах дорогой шубы.
– Тори, ответь мне на вопрос, – начала она издалека. – Как может стать свободным ребенок, родившийся в публичном доме?
– Только если выкупит себя в будущем, – уверенно ответила я. – Или отработает свободу иным путем.
