Когда я наконец-то добрался домой, то на мне с визгом повисли две женщины сразу. Жена и ясырка. И вот тут-то мне поплохело не по-детски. Слава ушедшим богам, что двух тещ одновременно у меня не будет. А все просто. Пока я таскался через всю империю в отставку подавать, Альту с сыновьями вызвали в герцогский дворец. А остановилась она, естественно, в доме своего господина. И там эти две женщины спелись настолько, что теперь подруги неразлейвода.
И сыновья их вместе. Правда, только младший Альты с нами — старшего у нее забрали на воспитание во дворец. Он теперь символ наших гор и их надежда. И воспитывать его будут по особой программе как будущего правителя. Общение с матерью только раз в месяц.
— И то хорошо, — весело прокомментировала Альта. — Отослали бы сына в Пажеский корпус, видела бы я его только раз в год. В лучшем случае.
Дальше была пьянка, пир горой, как положено. Кобчик домой вернулся!
Постоянное обсуждение будущей свадьбы Гоча с Онежкой.
К его пассии мои женщины отнеслись гостеприимно, но не более. Хотя и принимали активное участие в приготовлениях будущего торжества. Но как мне показалось, они в этом действе ловили свой особый кайф. Составляли списки гостей, выбирали ресторан, обсуждали меню, считали затраты… А в перерывах мерили на себя Онежкины обновки из Гоблинца. Но особой дружбы между ними не возникло. А жаль.
В баню меня водили сразу обе моих женщины.
И в спальню тоже.
Там, поцеловав по очереди меня и Альту, Элика сокрушенно сказала, что ей теперь нельзя, и погладила себя по животу, пояснив для неразумного меня:
— Дочка не позволяет.
И ушла в другую спальню.
— И что все это значит? — спросил я оставшуюся фемину.
— Я тебе не нравлюсь? — Альта в ответ надула губки.
— Просто я ничего не понимаю.
— А тебе и не надо ничего понимать. Ты просто люби нас. Обеих.
— И каков теперь твой статус?
— Твоя ясырка. Жена у тебя и так есть.
— Но ты же мать графов. А я их подданный. Всего лишь барон.
— Ты должен был сам стать сыном Ремидию, но ты возвел в этот сан моих сыновей. Они теперь по закону и обычаю его сыновья. Он их взял по очереди на руки и показан всему своему двору. Князь Лоефорт поздравил Ремидия от лица императора, который прислал хартию с признанием моих сыновей наследниками по крови.
— Вот-вот… Ты должна была занять подобающее тебе место именно как мать графов.
— И что бы я делала во дворце? Сохла бы в светлице? А так… ты, Элика и Митя стали через меня частью правящей семьи, как ты и заслужил это «кровавой тризной» на полях сражений. Ремидий согласился со мной. Он вообще очень умный и добрый старик. Настоящий дед моим сыновьям. Расстегни на спине мое платье и расшнуруй этот проклятый корсет. Как я его успела возненавидеть.
— Так не носи…
— Как не носить? Мне все уши придворные статс-дамы прожужжали: этикет, протокол… Я теперь тоже придворная, вот.
— Как это? Ты же моя ясырка?
— Ясырка я по обычаю. А по закону я твоя конкубина. В этом нет ничего зазорного, раз я родила сыновей как конкубина покойного Битомара. Вы все теперь моя родня. Родня, которой у меня никогда не было. И я вас всех люблю.
— Без бутылки не понять…
— Принести выпить?
— Нет… Это так, присказка такая. Когда что-то непонятное.
— Ремидий тебя привечает.
— Да, он сделал меня сегодня своим камергером. И воспитателем младшего графа.
— Вот видишь, как все здорово… И «Отрадное» осталось нам. Спасибо, теперь стяни эту чертову юбку через голову. Какой идиот придумал такой дурацкий фасон?
— Ты носишь пояс для чулок?
— Элика подарила. Удобная вещь. Знала бы, кто такую прелесть придумал, — расцеловала бы.
— Можешь начинать.
— Чего начинать?
— Целовать. Это мое изобретение, которым меня до сих пор шпыняют в газетах.
