«Идите,  –  говорю,  –  по коридору, последняя дверь направо». И ничего больше не объяснил. Он, сердешный друг, и отправился.

Теперь улыбались все: Дауге, Богдан и даже Ермаков. Быков слушал насупясь.

– Ну, заперся там, как полагается,  –  продолжал Юрковский.  –  Проходит пять, десять минут, четверть часа  –  нет его! Потом появляется… весь мокрый с ног до головы. Ругается, водяные пузыри вокруг него целым облаком летают… Мы все кто куда прятаться. Включили на полную мощность вентиляторы, насилу очистили коридор. Ругался селенограф  –  спасу не было! До сих пор краснею, когда вспоминаю. А ведь там с нами были женщины. Вот что иногда невесомость учиняет, Алексей Петрович!  –  торжественно заключил Юрковский.

– Да, в общем, невесомость  –  удовольствие ниже среднего,  –  подтвердил Дауге, когда смех утих.  –  Пока научишься, как себя вести, намучаешься изрядно…

– Я помню,  –  сказал Богдан,  –  как один товарищ…

– Погодите-ка,  –  прервал его Ермаков.

Тонкий, едва слышный звук доносился сверху, то стихая, то усиливаясь волнообразно, словно писк комара в лагерной палатке. И Быков увидел, как медленно сошла краска с окаменевшего лица Ермакова, как внезапно до синевы побледнел Дауге, широко раскрыл глаза Спицын, а на скулах Юрковского выступили желваки. Все смотрели куда-то поверх его головы. Он обернулся. Под самым потолком, в складках стеганой кожи обивки, разгорался, пульсируя, красноватый огонек. Кто-то хрипло чертыхнулся и вскочил. С сухим стуком упал стакан, по скатерти расползлось красное пятно. И в то же мгновение оглушительный звон заполнил кают-компанию. Потолок, лица, руки, белая скатерть  –  все озарилось зловещим малиновым блеском.

– Излучение!  –  проревел над самым ухом чей-то незнакомый голос.

Быков как завороженный глядел на судорожно вспыхивающую красную лампочку-индикатор, похожую на палец, торчащий из стены. «Дзанн, дзан, дзззанн!»  –  надрывался сигнальный звонок. Дверь распахнулась, на пороге появился Крутиков.

– Излучение!  –  крикнул он.

Осунувшееся лицо его было покрыто по?том. Ермаков спокойно проговорил, едва разжимая белые губы:

– Видим и слышим.

– Почему, откуда?  –  пробормотал Богдан.

Юрковский пожал плечами:

– Праздный вопрос.

– Не праздный, не праздный!  –  словно задыхаясь, торопливо сказал Дауге.  –  Может быть, еще можно закрыться…

– Спецкостюмы?

– А хотя бы и спецкостюмы!

– Ерунда,  –  убежденно сказал Богдан.  –  Ведь пробило оболочку и защитный слой…

«Дзанн, дзззанн, дззан…»

– От этого не закроешься,  –  прошептал Крутиков.

Дауге криво улыбнулся.

– Так,  –  сказал он.  –  Что ж, будем ждать.

Крутиков с какой-то чопорной торжественностью поднял упавший стакан и уселся между Ермаковым и Быковым.

– Рентген сто, не меньше,  –  заметил Юрковский.

– Больше,  –  отозвался Богдан.

– Сто пятьдесят. Кто больше?  –  Дауге взял со стола чайную ложку и стал сгибать ее трясущимися пальцами.  –  Честное слово, я чувствую, как в меня врезаются протоны!

– Интересно, долго это будет продолжаться?  –  проворчал Юрковский щурясь, глядя на лампу-индикатор.

– Если больше пяти минут, нам труба…

– Прошло две минуты,  –  объявил негромко Ермаков.

Крутиков поправил воротник комбинезона, захлестнул раскрывшуюся «молнию» на груди и полез в карман за трубкой.

«Дзанн, дзззанн, дззан…»

– Они сидели под ливнем смерти и слушали очаровательную музыку,  –  сказал Юрковский.  –  Слушайте, нельзя ли выключить этот проклятый трезвон? Я не привык умирать в таких условиях.

«Дзанн, дзззанн, дззан…»

Дауге наконец сломал ложечку и швырнул обломки на стол. Все уставились на них.

– Первая жертва лучевой атаки,  –  сказал Юрковский.  –  Иоганыч, будь другом, засунь руки в карманы…

Быков зажмурился. Пять минут  –  и конец? И, главное, ничего не поделаешь, ни-че-го…

И вдруг звон прекратился. Красный глазок индикатора погас. Тишина. Долго сидели они молча, не смея шевельнуться, слишком ошеломленные, чтобы

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату