БОРИС. Что ты от меня хочешь? Да, ему на Земле что-то здорово не понравилось. Что именно – поделиться он не соизволил. Я же тебе говорю: он существо необъяснимое и непредсказуемое. Может быть, и Земля тут ни при чем. Может быть, у него просто живот вдруг в тот день заболел – в широком смысле слова, конечно, в очень широком, космическом…
Я. Ты считаешь, это случайность – в детском стишке кто-то там не видит ничего, а потом про слепых и зрячего?..
БОРИС. Понимаешь, про слепых и зрячих – это у них там на Саракше в Пандее есть такая поговорка: «Когда слепой зрячего увидит». В смысле «после дождичка в четверг» или «когда рак на горе свистнет». Видимо, он хотел про что-то сказать, что оно никогда не произойдет. А стишок – это просто так, от общей ядовитости. Он его с явной издевкой прочитал, непонятно только, над кем издевался. Очень может быть, что над этим утомительно-хвастливым японцем.
ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ВЫВОДЫ
1. Никаких данных, которые могли бы помочь в поисках Колдуна на Саракше, получить не удалось.
2. Никаких рекомендаций по дальнейшему продолжению поиска дать не могу.
6 мая вечером меня принял наш Президент, Атос-Сидоров. Я захватил с собой наиболее интересные материалы, а суть дела, равно как и предложения свои, изложил ему устно. Он уже был страшно болен, лицо у него было землистое, его мучила одышка. Я слишком долго тянул с этим визитом: у него недостало сил даже удивиться по-настоящему. Он сказал, что ознакомится с материалами, подумает и свяжется со мной завтра.
7 мая я весь день просидел у себя в кабинете, ожидая его вызова. Он меня не вызвал. Вечером мне сообщили, что у него случился сильнейший приступ, его едва откачали, сейчас он в больнице. И снова все свалилось на меня одного, да так, что затрещали бедные косточки моей души.
8 мая я получил, помимо всего прочего, отчет Тойво о его посещении Института Чудаков. Я поставил в моем списке птичку против его фамилии, ввел его рапорт-доклад в регистратор и стал выдумывать задание для Петеньки Силецкого. К этому дню в Институте не побывали у меня только Петенька Силецкий и Зоя Морозова.
Примерно в это время у себя в рабочей комнате Тойво Глумов разговаривал с Гришей Серосовиным. Я привожу ниже реконструкцию их беседы для того, главным образом, чтобы продемонстрировать умонастроения, владевшие в ту пору моими сотрудниками. Только качественно. Количественно соотношение было прежним: на одной стороне – один только Тойво Глумов, на другой – все остальные.
Гриша Серосовин вошел по обыкновению без стука, остановился на пороге и спросил:
– Можно к тебе?
Тойво отложил в сторону «Вертикальный прогресс» (сочинение анонимного К. Оксовью) и, склонив голову, оглядел Гришу.
– Можно. Только скоро я ухожу домой.
– Сандро опять нет?
Тойво поглядел на стол Сандро. Стол был пуст и безукоризненно чист.
– Да. Третий день.
Гриша сел за стол Сандро и задрал ногу на ногу.
– А ты где вчера пропадал? – спросил он.
– В Харькове.
– А, и ты побывал в Харькове?
– Кто еще?
– Да почти все. За последний месяц почти весь отдел побывал в Харькове. Слушай, Тойво, я вот к тебе за чем. Ты ведь занимался «внезапными гениями»?
– Да. Только давно. В позапрошлом году.
– Помнишь Содди?
– Помню. Барталомью Содди. Математик, ставший исповедником.
– Вот-вот, он самый, – сказал Гриша. – В сводке есть одна фраза. Цитирую: «По имеющимся данным, Б. Содди незадолго до метаморфозы пережил личную трагедию». Если сводку составлял ты, то два вопроса. Что это была за трагедия, и откуда ты добыл эти данные?
Тойво протянул руку и вызвал свою программу на терминал. Отбор информации закончился, программа уже считала. Неторопливыми движениями Тойво принялся прибирать стол. Гриша терпеливо ждал. Он привык.
– Раз там написано «по имеющимся данным», – сказал Тойво, – значит, эти данные я получил от Биг-Бага.
Он замолчал. Гриша подождал еще немного, поменял местами скрещенные ноги и произнес:
