времени пытались узнать, кто они, откуда приходят, вот мне и «повезло». Первопроходец, мля!» Мысли путаются, заплетаются, как ноги у пьяницы, перебравшего самогона. Я уже сам не знаю, почему мне приходят такие идеи в голову.
Кто никогда не бывал в подобных ситуациях, этого не поймет. Думаю, что мозг, не желая свихнуться, выстраивает хоть какую-то защиту, пытаясь найти логику и оправдание всему происходящему.
Провожу аналогию с Христом, о чьем жизненном пути, а особенно о восхождении на Голгофу, так любит рассказывать отец Силантий. Только там он шел сам, а здесь меня несут, хотя окончание истории одно – смерть.
«Через погибель – мы возрождаемся. И чем тяжелее отход в мир иной, тем большего очищения мы достигаем, прежде чем предстать пред Его очами», – любит говаривать священник.
По его словам получается, что все те, кто умер не сразу, а изрядно помучились, должны гарантированно попасть в рай. А мы – те, кто еще живы и барахтаются на поверхности – мы, что же, в Чистилище? Похоже на то.
Маховик времени поворотился вспять, неумолимо отсчитывая годы новой эры средневековья, куда мы добровольно вогнали себя в желании раз и навсегда остаться доминирующим видом на этой планете.
Тем больше разочарование – осознавать, что отныне человек низвергнут с пьедестала до вида «скот двуногий», кем я сейчас и являюсь. Думаю, пройдет еще немного времени, и нас станут разводить на мясо в подземных фермах вместо свиней, давая спариваться наиболее репродуктивным особям. Кому тут бифштекс с кровью? Но я отвлекся…
Меня тащат куда-то вниз. Кое-где в стены вставлены чадящие факелы. Потолок то приближается, так что я едва не бьюсь головой о каменистый свод, то удаляется. Поворот, другой, третий. Узкий проход расширяется, разделяясь на два туннеля. Судя по следам на стенах и кучам битого камня на полу, здесь явно поработали киркой. Отряд останавливается. Сколько здесь потрошителей, не понятно. Пять? Десять? Часть из них стоит во тьме, явно не желая попасть в круг света от факелов. Сгорбленные, ссутуленные фигуры маячат на границе света и тьмы. Лиц толком не разобрать. Сил, чтобы включить «ночное» зрение и рассмотреть их, у меня нет. Довольствуюсь тем, что видно.
Приглядевшись, я понимаю, что потрошители (на них теперь нет противогазов и респираторов) четко делятся на две группы. На: «старичье» и «молодежь». Причем каждое поколение придерживается себе подобных. Более мелкая «молодежь» стоит в тени. Не выносят света? Интересная иерархия.
Замечаю, как два каннибала, «старый» и «молодой», отходят в сторону и о чем-то переговариваются. Точнее, говорит «старый», одетый в видавший виды замызганный и покрытый бурыми пятнами (крови?) комбинезон. «Молодой», замотанный в какое-то тряпье, его слушает, кивает и пару раз что-то нечленораздельно мычит. И как только они понимают друг друга? Людоеды смотрят в мою сторону. «Молодой» тычет в меня ножом, после поворачивает голову к «старику». Они, видимо, решают, как поступить дальше. До меня долетают обрывки фраз:
– …идете…
– …его…
– Не жрать…
– …так приказал…
«Молодой» кивает. Тихо свистнув, он машет рукой сотоварищам. Потрошители разделяются на две группы. «Молодые» уходят – точнее, ловко, друг за другом, залезают в узкий туннель – «ракоход». Хорошо они приспособились к жизни под землей. Оставшиеся пять каннибалов – одно «старичье». Не говоря ни слова, они снимаются с места и волокут меня по более широкому – явно главному туннелю. Перед глазами тянется выщербленный, покрытый змеистыми трещинами свод пещеры. Сверху сыплются мелкие камешки. Надеюсь, нас не завалит. Хотя, может быть, это и к лучшему.
Еще минут через пять, хорошо приложив меня головой о каменный выступ на стене, каннибалы затаскивают меня в сужающийся проход.
Рывок, другой. Волокуши застревают. Слышу, как каннибалы суетятся:
– Раз твою за ногу! Что за хрень? Вроде должны были пройти.
Один из них, с мордой, покрытой шрамами, поворачивает голову, машет факелом и, пройдя чуть дальше, кричит, обращаясь к кому-то:
– Урод! Ко мне!
Я слышу впереди какой-то шум. Кто-то из потрошителей, видимо, из уже успевших пролезть вперед, возвращается.
– Ну, что там? – спрашивает «старик» у «молодого», которого я не вижу, но зато хорошо чувствую по запаху.
«Черт! – усмехаюсь против воли. – А ведь мне казалось, что я знаю о вони все!..»
Пахнет не просто не мытым в течение многих лет телом, а дерьмом и гниением. Эту вонь ни с чем не перепутать, уж поверьте, насмотрелся и нанюхался в медблоке. Так может вонять только начавшая разлагаться плоть у еще живого человека.
Тот, кого назвали Уродом, громко сопит, чмокает губами. Видимо, ему трудно разговаривать. Наконец, он с трудом отвечает:
– Шшш… ам!
– Там? – переспрашивает каннибал. – Что там?
Опять раздается сопение.