Марина подумала: тогда, двадцать лет назад, к ним во избежание путаницы часто обращались с прибавлением числительных, — Марина-первая и Марина-вторая… Затем вторая осталась единственной… А теперь пришел ее черед…
Она сидела и вспоминала Маришку Кузнецову, и отчего-то вспоминались лишь отдельные штрихи, детали: большой бант в рыжих волосах, рука с пухлыми пальчиками и неровно обкусанными ногтями, была у Маришки такая нехорошая привычка… Даже вспомнился ее пенал с изображением ушастого Чебурашки… Но главное — лицо своей давней подруги — Марина так и не сумела увидеть мысленным взором…
Потом воспоминания ушли, рассеялись, Марина вновь стала собой: двадцативосьмилетней женщиной, умеющей быстро принимать решения и неукоснительно их выполнять. И поняла странную вещь: она уже не боится того, чего боялась двадцать лет. Страха нет — ушел, испарился — как испарился и ушел из памяти облик Маришки Кузнецовой…
Глупо бояться того, что уже произошло… Страха нет, есть проблема, требующая решения.
Значит, так… Завтра, с утра, — в поликлинику. Никакая зараза мгновенно не действует, энцефалит — не исключение. Получит прививку, задним числом их тоже делают, она узнавала. Несколько более болезненно, но ничего, потерпит. Многие, кстати, никуда и не обращаются после укуса клеща — вероятность вытянуть несчастливый билет в этой лотерее крохотная, всего две десятых процента, два шанса из тысячи, но рисковать нельзя…
А пока… Она встала, подошла к раковине, припала губами к крохотной ранке. Сосала и сплевывала кровь, понятия не имея, нужно ли так поступать… Надо было все-таки прочитать какую-нибудь брошюрку… Ладно, хуже не будет.
Из сеней послышался какой-то звук. Стук в дверь? Кирюша? Бросила взгляд на часики — да уж, пора бы… Быстро отерла губы: незачем пугать любимого мужчину, выступая в облике вампирической — в прямом смысле — женщины…
…Марина распахнула наружную дверь. За ней сверкали молнии — совсем близко, были видны не просто вспышки: темноту пронзали ветвистые разряды, соединявшие небо и землю. И сопровождались оглушительными ударами грома, теперь уже без каких-либо пауз…
Дождя, тем не менее, на улице не было.
Кирилла не было тоже…
Проселок, выбранный в ущерб асфальту, Кирилл почти сразу окрестил тропой Хошимина. Пришло в голову, и окрестил. Хоть не через джунгли, через поля, — но тоже напрямик.
И проселок не посрамил новообретенного славного имени, не подвел. Отнюдь не закончился через пару сотен метров, тянулся и тянулся, причем в нужном направлении — Кирилл теперь вполне обоснованно надеялся, что дошагает по нему почти до Загривья.
Да и поверхность под ногами относительно приличная, ровная, — достаточно лишь изредка подсвечивать фонариком. И это правильно — не мешает поберечь батарейки, кто знает, насколько пересеченная местность ждет в конце пути.
Он шел и думал, думал, думал…
А чем еще прикажете заняться на такой вот ночной прогулке, в одиночестве и при полном отсутствии зрительных (да и любых других) впечатлений?
Разобраться предстояло во многом… За эти два дня мозг получил огромное количество фактов — на вид разрозненных и никак не связанных. Именно потому иные из них казались странными, иные — страшными.
Но Кирилл был уверен: наблюдений накопилось достаточно, чтобы сложить их воедино, как элементы мозаики-паззла, получив единую картинку… И надеялся: у него это получится.
Имеется, знаете ли, опыт, — неважно, что решать приходилось в основном военно-исторические загадки. Принципы работы с массивами разрозненных и противоречивых фактов вполне применимы к современности… Но здешняя современность уходит корнями в сорок первый, Кирилл почти в том не сомневался.
Ведь что получается? Посылать целую дивизию ополченцев на убой просто так, из врожденной своей гнусности, из свойственного коммунистам стремления под корень извести русский народ, — такая версия хорошо смотрелась бы в «Огоньке» времен угара перестройки. А если рассуждать чуть более вменяемо, то была какая-то цель, для достижения которой применили столь страшное средство.
Какая?
Отвлекающий маневр, заранее обреченное наступление с целью выиграть время, оттянуть удар немцев по Ленинграду — и закончить лихорадочно возводимые полевые укрепления Лужского рубежа?
Ерунда. Почему тогда здесь? Узкое дефиле, стиснутое лесом и непроходимым болотом, никакого пространства для маневра — можно лишь тупо переть вперед, к Гдовскому шоссе. Хорошо, доперли, перерезали магистраль, — а дальше что? А дальше, за шоссе, вновь густой лес до самой Плюссы — места, подходящие для партизанского отряда, но никак не для целой дивизии… Занять оборону, закрепиться? Ну-ну… А восьмая танковая дивизия немцев на подходе, а вместе с ней и 56-й моторизованный корпус Манштейна, а у ополченцев вся ПТО — бутылочки с коктейлем Молотова… Несколько часов они бы шоссе могли удержать… Да и удерживали, наверное… А после отступили обратно, откуда пришли, потому что больше отступать некуда. Но ведущее к Луге узенькое горлышко немцы успели заткнуть пробкой. Как раз чуть дальше Загривья… И началось избиение, завершившееся на гриве.
