– Покатаешь, покатаешь, покатаешь!
Уж не умственно отсталая ли?
– Собирайся и дуй на галерею.
– Есть, капитан!
Мебиус, дай терпения, чтобы не утопить эту дуру во мраке безлунном и в океане по дороге.
На краю северной галереи Резька долго рассматривал и обнюхивал девочку. Та присмирела. Ну хоть инстинкт самосохранения в наличии.
Драконоид закончил рассматривать девочку. Голова на бесконечно длинной шее-стебле как на волне колыхнулась – Резак заглянул в глаза другу. «Кого ты мне подсовываешь?» – словно спрашивал он у мальчика. Диймар в ответ только плечами пожал. Не Карина. А что поделаешь?
– Вон туда садись, – кивнул он на выемку у основания крыльев. – И держись покрепче. Замечу, что отцепляешься, ремнем привяжу.
– А ты? – удивилась Евгения, поправляя куртку. Она ходила в мужской форме Академии четырехмерников. У тетки, что ли выпросила?
– А я летаю вот здесь, – Диймар устроился на обычном месте, – и стоя.
– Нет-нет-нет, – зачастила его спутница, – я так не хочу. Ты сядь, а я буду за тебя держаться!
– Еще одно «хочу – не хочу», и вообще не полетишь. На поезде поедешь.
Та надулась.
– И поеду! Я никогда раньше в поезде не была, хочу увидеть купе…
– Так! – Терпения у него оставалось совсем чуть. – Рот закрыла и села, где велено. И уясни, что раз однажды ляпнула: «есть, капитан», то теперь и подчиняешься соответственно до конца экспедиции.
Евгения насупилась, но кивнула в ответ.
– Согревающие знаки творишь сама.
Она закусила губу и снова кивнула.
Голова Резьки ткнулась мальчику в плечо. Мол, мы летим или ругаемся?
– В Дхорж, старик. Давай через море, только подальше от бухты, ладно?
Драконоид кивнул умной белой головой. Через море так через море. По прямой чуть больше часа.
Минут двадцать Евгения тихо и молча помирала от страха, а потом начала болтать без умолку. Шутка юмора заключалась в том, что ветер уносил ее трепотню в противоположную от стоящего впереди Диймара сторону. Пару раз оглянувшись и увидев, как она старательно артикулирует – как словесница первой стадии обучения, – мальчишка злорадно усмехнулся. Глядишь, как дойдет до серьезного дела, так у старшей сестренки Радовой словесный, скажем так, водопад немного иссякнет.
Далеко на юге отчетливо виднелся берег бухты Полумесяца. Диймару невыносимо захотелось подобраться поближе и по неписаной своей традиции, болезненной и сладкой привычке, прикоснуться к омертвению. Только на этот раз не для того, чтобы упиться болью погибшего, некогда райского куска этого мира. И не сжаться от вновь переживаемого ужаса утраты. Но чтобы пообещать: скоро я все исправлю, скоро все будет хорошо.
Но Резак летел над морем.
Прямо до темневшего все ближе и ближе Дхоржа с его бессчетными башнями, пронзившими облака.
Диймар направил драконоида к дальней башне, которой крайне редко пользовались: слишком далеко в океан выдавалась эта часть замка. Спрыгивая с шеи Резьки, мальчик подумал, что неплохо бы продемонстрировать минимум воспитания и подать Евгении руку. Но она даже на ноги встать не спешила.
– Эй, ты чего там? Навеки поселиться решила? Резаку это не понравится.
Ответом было молчание. Диймару стало страшновато, и он забрался на спину драконоида. Девчонка скорчилась там, куда ее посадили. На белом как мел лице синели и мелко дрожали губы. Глаза покраснели, а ресницы побелели от инея. Что еще за?..
– Эй, Евгения Радова, ты больная на голову, что ли? Ты зимой летела высоко над океаном. Почему не грелась?
– Зн-зннннн… – Она так замерзла, что даже зубы уже не стучали. Пришлось мало того, что творить несколько согревающих знаков, один за другим, так еще и придавить ее к Резькиному боку. Чтобы с одной стороны – тепло драконоида, с другой – его собственное.
– Что за попытки самоликвидироваться? – спросил он, когда девочка обрела способность если не ясно мыслить, то хотя бы ясно выражаться.
– Знаков творить я не умею, – созналась Евгения, – я четырехмерник, но как знаккер – полная бездарь. А на одной четырехмерке тут не согреешься. Я бы легла на Резака пластом, так теплее. Но ты запретил отцепляться…
– Угу, я еще и виноват теперь. Почему сразу не сказала?
– Боялась, что прогонишь.
Диймар задумался.
– Ты поэтому училась отдельно от всех? Мы-то думали, что ты нас в разы круче, потому и спецпрограмма.
Та поникла.
– Я вообще ничему не училась, – грустно сказала она. – Только читать-писать. Мама не хотела на меня время тратить, говорит, это нерационально,
