Парень слушал, и перед глазами у него было темно, как ночью. Сердце колотилось так, что отдавалось в ушах. Нужно было срочно принимать решение – но он не знал какое. Единственное, что он знал наверняка: Пророчицу не вернут. Даже если отдать этому гаду чертову атомную бомбу – или что там представляет из себя проклятый цилиндр – Пророчицу не отдадут. Он чувствовал эту животную злобу, что шла со стороны развалин. Эти бандиты соскучились по крови. Они жаждали крови.
Равновесие нарушено, и теперь не работают никакие договоренности. Все, что он может, – это выиграть время.
– За час не успею, – хрипло сказал Книжник. – Цилиндр уже у местных. Нужно их убедить.
– А разве они сами не хотят вернуть свою «святую»?
– Нет, – солгал Книжник. – Не хотят. Они считают ее ведьмой.
Балабол рассмеялся:
– Не хотят вернуть, говоришь? Кому ты это втираешь? Ну да ладно. По старой дружбе – даю тебе три часа. Потом ей…
Балабол провел ребром ладони по горлу. Подмигнул.
– Так всем там и передай.
Книжник поднялся с ледяных камней, всем телом ощущая ползучие холодные струйки. И в этот момент заметил кое-что, заставившее похолодеть еще больше.
Штурмовые лестницы. Длинные, вполне покрывающие высоту стен окруженного Логова. Книжник готов был поклясться, что увидел эти штуки в той стороне, где копошились силуэты и тени бандитов. Кому, как не обитателю Кремля, выросшему в непрекращающейся осаде, знать, что означают эти длинные штуки с перекладинами в руках разгоряченных головорезов.
Они означают, что все эти словесные реверансы с Балаболом не имели смысла. Балабол хотел получить назад свой цилиндр, который, судя по всему, собирался передать Алхимику. Бандитам же не было до этого дела – они собирались идти на штурм.
Потому что Равновесие нарушено. И теперь можно все.
На одеревеневших ногах семинарист направился к воротам, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на бег. Зигфрид с Тридцать Третим напряженно следили за его приближением. Но никаких неприятных неожиданностей не произошло.
Все еще было впереди.
– Не может быть… – бормотал Герцог, бродя взад-вперед, как какой-нибудь злобный мут в клетке. – Не могла Пророчица сама, по доброй воле, к ним… Не могла!
Слова гулко разносились под сводами пустого собора и от этого становились еще более пронзительными и печальными. Книжник с друзьями молча ждали, что скажет Барон. Тот сидел за столом на краю лавки и задумчиво смотрел куда-то в строну древней стены с выцветшими фресками, не обращая внимания на причитания Герцога. Выйдя из оцепенения, Барон произнес:
– Не нам судить – могла она, не могла и какой в этом смысл. Ты же знаешь – у нее показатели нейроактивности зашкаливают. Самый мощный Алатырь – у нее. То, что она видит будущее, – доказанный факт. Ну, или почти доказанный.
– Думаешь, это у нее такой замысел? – с надеждой в голосе спросил Герцог. – Но нам-то как понять – что делать дальше? На что она рассчитывает?
Барон пожал плечами и отвернулся. Казалось, обитатели Логова просто покорились судьбе. Словно вместе с Пророчицей ушли куда-то их молодой задор и жизненная сила. Даже просветляющие сознание кусочки живого янтаря не помогали.
– Постойте… – пробормотал Книжник. – Я, кажется, знаю…
Он похлопал себя по карманам и достал на свет почти забытый оранжевый камень. Неудивительно – из обжигающего Алатыря он превратился в кусочек обыкновенного янтаря. Или так только казалось.
– Вот, – он продемонстрировал лежащий на ладони камень.
– Алатырь, – констатировал Барон. – Откуда он у тебя? Чужаку не положено Алатырь держать. Они у нас все наперечет…
– Пророчица дала. Он обжигал – но она чуть не силой…
– Погоди! – вскочив со своего места, Барон буквально подлетел к Книжнику. – Ты говоришь, она сама тебе его дала?
– Ага. И предлагала вживить его. Ну, стать с ним единым целым и все такое.
– А ты?
– Я попросил немного времени подумать. А потом она пропала…
Он осекся. Этот шкет, именовавший себя лихим титулом. В упор сверлил его взглядом и раздувал ноздри, как взбешенный кот.
– Ты понимаешь, что сделал? – прямо в лицо ему просипел Барон. – Ты же обидел Пророчицу!
– Обидел? Но чем?
– Ты усомнился! Понимаешь?
– Ну… – Книжник пожал плечами. – Исследователю свойственно сомневаться.
