шомпол кто-то невидимый (и очень жестокий) двигал вверх-вниз.
– Заткнись, – рявкнула женщина. Поднесла к его залитому кровью и слезами лицу гвоздодер, – тебе мало?!
Нет, Дэну было вполне достаточно. Поскуливая, он как можно плотнее вжался в диван. Его худое тело мелко подрагивало.
– Прошу… – глотая слезы, заныл он. – Не бейте… Пожалуйста…
– Просто отдай мне мою вещь, парень. И я уйду отсюда. Обещаю, что не трону тебя.
– Я не понимаю, о чем вы! – истерично выкрикнул Дэн.
– Как тебя зовут? – неожиданно мягко проговорила женщина.
– Денис, – всхлипнул он. – Денис Самохин.
– Денис, – с удовлетворением произнесла незнакомка, словно смакуя имя молодого человека. – Денис.
– Денис, – подтвердил Самохин и выдавил робкую улыбку. Он вытер лицо. Все еще плохо соображая, он внезапно решил, что теперь, зная его имя, эта психованная маньячка уберется из его дома.
– Меня можешь называть Надеждой, – сказала гостья. – Хорошее имя в твоей ситуации, согласен?
Лицо Дэна поблекло.
– Ты читал «Денискины рассказы», а, Денис? – как в тумане, услышал он голос Надежды. – Их написал Виктор Драгунский.
– Нет, – убито ответил Дэн. Он снова посмотрел на тело Кристины, и, когда увидел густеющую лужу крови вокруг головы любовницы, его вновь обуял первобытный ужас.
«Нет, этого не может быть. Кристи жива, она… просто ранена».
Но в том-то и дело, что Кристи мертва. В этом и заключался кошмар ситуации, в которую он влип. Влип по самые уши.
– Тебе нужно это принять, – заметила Надежда, следя за ним. – Я даже где-то слышала американскую пословицу на этот счет. Мол, живи с этим. Знаешь?
– Live with it[1], – обреченно проговорил Самохин.
– Верно, – усмехнулась Надежда. – Смотрю, образованный. Ну, вернемся к «Денискиным рассказам». Помнишь историю, как Дениска не хотел есть манную кашу и вывалил ее в окно, а маме сказал, что все съел? И горячая каша попала дядечке за шиворот? Что потом сказала мама?
– Чья? – тупо спросил Дэн.
– Ты дурак? Мама Дениски. «Тайное всегда становится явным», вот что она сказала. Короче.
Надежда посмотрела на часы, висевшие над головой Самохина, и лицо ее стало озабоченным.
– У меня очень мало времени. Я даю тебе три минуты, чтобы ты вернул мне мои вещи. Так и быть, золото можешь оставить себе. Мне…
– Золото? – изумленно перепросил Дэн.
– Не перебивай меня, придурок, – резко сказала Надежда. – Мне нужна бутылка. Надеюсь, ты не выбросил ее.
– Я ничего не…
– Она была завернута в синюю тряпку, – не обращая внимания на слова Дэна, продолжала женщина.
– …никогда не видел…
– …а пробка заклеена, – сказала она, чуть ли не с ненавистью глядя на молодого человека. – Суперклеем. Бутылка очень тяжелая.
Дэн медленно поднял на нее насмерть перепуганные глаза.
– Если ты не вернешь ее мне, я раскромсаю тебя на куски этим молотком, – тихо сказала Надежда. – Сделаю из тебя картинку, только разборную. А пазлы пусть собирают менты и судебные эксперты. Мне терять нечего. И начну я с твоих яиц.
Слезы снова покатились по лицу Дэна.
– Это какая-то ошибка, – чуть слышно выдавил он.
– Время пошло.
«Бутылка… Тряпка, пробка… Она ненормальная!»
Мысли, одна ужаснее другой, мохнатыми пауками сновали в охваченном паникой мозгу, но это никак не решало проблемы.
Три минуты, сказала она.
Что можно сделать за три минуты?!
Между тем Надежда отодвинулась назад. Сдвинув толстые колени вместе, она, не сводя глаз с притихшего Дэна, начала равномерно постукивать громадным молотком по столу. После каждого удара тарелка с фруктами в испуге подпрыгивала.
– Одна минута прошла, – наконец сказала она, мазнув равнодушным взглядом по настенным часам.
Дэн тревожно заерзал на диване.
