– Она знает, как доставить мужчине всю полноту радости, – сообщил Мазввлитананга, проводя мощной дланью по талии и восхитительным, без всякой лести, округлостям, в которые она переходила.
Женщина улыбнулась, словно обычному комплименту, но в глазах у нее что-то такое мелькнуло… Нехорошее, в общем.
– Спасибо, уважаемый, мы привыкли решать свои проблемы за пределами гостеприимного дома, – ответил Скуратов максимально корректно, хотя и видно было, что сохраняет подобающий тон он с трудом. Не привык на своей благоустроенной реальности к нравам иных эпох и культур.
– А напрасно отказываетесь, – сказала вдруг женщина по-русски. – Соглашайтесь – я вам кое-что интересное расскажу. Когда еще соотечественника встречу… – и вроде как подмигнула.
Хозяин, похоже, что-то тоже уловил в ее словах, потому что вдруг довольно сильно шлепнул, даже скорее ударил женщину по месту, которое только что гладил. И бросил короткую фразу на своем малоудобопроизносимом языке. Но Виктор, кажется, понял, он с помощью блок-универсала дуггурианский «высокий» язык старательно изучал.
– Жаль, – еще раз сказала женщина, плавно шагая к двери. И вдруг коротко бросила по-испански: – «Аста ля виста. Пор ля ноче»[42]. Очевидно, знала, что этим языком ее повелитель не владеет.
То есть ожидаемого интервью не получилось. Зато «баронесса» действительно пришла около полуночи в комнату к Виктору какими-то тайными ходами, проложенными внутри стен, как это водилось и в европейских средневековых замках и дворцах. Дама эта, хоть и русская, оказалась из самых настоящих белоэмигрантов «первой волны», девочкой вывезенная из Крыма, и разыскал ее Мазвлитананга в довоенном, перед второй мировой, Париже, где она не то чтобы очень бедствовала, но и жизненных перспектив не видела. Замуж богатые французы не зовут, за русского голодранца выходить смысла нет. Лет до тридцати пяти она еще будет котироваться как актриса кабаре и «содержанка на коротких контрактах», а дальше? Понятно, что предложенный умопомрачительным красавцем вариант ее устроил. И прожила она здесь восемь лет, ни о чем не жалея, потому что еще одной мировой войны и послевоенной разрухи она бы не выдержала.
– То есть как это? – оторопел Скуратов. – Вы жили в царской России и эмиграции? – Он к идее скачков между временами и реальностями только- только начал привыкать и до сих пор относился как современники Пушкина к поездкам по Царскосельской железной дороге.
Женщина, а звали ее Надеждой, оказалась куда более приспособленной к тяготам и странностям мира (миров, точнее). Все с ней случившееся она пережила достаточно легко. По принципу: «Так – значит так». Что же касается очередного «хроноклазма»…
Оказывается, исключительно для удобства все той же «репродуктивной проблемы», вокруг которой у дуггуров, получается, крутится вся жизнь, они давным-давно отрегулировали соотношение хода времени у себя и на нашей Земле. По очень простому курсу – месяц у них – год у нас. Поэтому, совершив очередной набег и обеспечив всех нуждающихся новыми женщинами, а специалистов из центров селекции – достаточным количеством яйцеклеток, получаемых от «объектов», по кондициям не подходящих для роли жен или наложниц, дуггуры могли сделать перерыв на два-три своих года. За это время очередные партнерши им приедались, а на Земле как раз вырастало новое поколение, сулившее желанное разнообразие как во внешности и манерах, так и на генном уровне.
На самом ведь деле – стоит сравнить массовый типаж красавиц всего лишь тридцатых и шестидесятых годов прошлого века. Абсолютно ничего общего. То девушки-красавицы вроде нашей Серовой или американской Дины Дурбин – и вдруг, как с конвейера, пошли девицы стиля Милен Демонжо, Джины Лоллобриджиды, отечественных Фатеевой и Самойловой хотя бы…
Но Надежда оказалась редким исключением, отчего и привлекла внимание искавшего нечто «с изюминкой» дуггура. И родившаяся почти на полтораста лет раньше Скуратова, мгновенно зацепила и его.
Сама она, услышав «настоящую» русскую речь русских людей, чуть не упала в обморок, настолько привыкла к мысли, что Родина потеряна навсегда. «Потомки» ей сразу понравились. И вдруг мелькнула надежда.
– У Надежды – надежда, – засмеялась она. – Жаль, что сразу и прошла.
Но увидела, что из всех землян именно Виктор проявил к ней внимание и сочувствие, потому и решила воспользоваться тайными ходами, посетить его и предостеречь.
Мазввлитананга все эти годы относился к ней хорошо и так демонстративно ударил впервые, именно, чтобы показать свою власть. Да, пожалуй, почувствовал мгновенно возникшую у нее тягу к соотечественникам. И предложил свою пока еще «жену» заезжим гостям, как какой-нибудь дикий тунгус русскому офицеру или китайскому купцу, из этих же соображений. Унизить ее в глазах земных мужчин. Да и их тоже немного поставить на место. Настолько-то он в психологии землян разбирался.
– Феодалы, они все такие, – поддакнул женщине Скуратов, на самом деле не слишком много знающий о феодализме.
– Скорее так с крепостными в восемнадцатом веке поступали, даже и князья-рюриковичи, вроде Шереметевых. Могли с крестьянкой жить как с женой, и внебрачных детей в кадетский корпус отправить, а потом надоела – и все. Хоть на сторону продаст, хоть в дворовых оставит… А вы, смотрю, люди воспитанные. У вас от слов «моего» даже кулаки сжались, а товарищ ваш, смотрю, щекой задергал. А потом, уже когда уходила, сообразила, что люди-то вы из будущего. Посчитала наскоро. Да из такого, где красных хамов наши все-таки победили…
Потому и решила рассказать, что вас тут может ждать. Уже вечером услышала, как ваш сопровождающий моему говорил, что обратно вас домой все
