обсуждали обстоятельства, в которых оказалось «Братство», да и весь мир за время их отсутствия. И кое-что придумали. – Ну, извольте, ваше превосходительство. Берем, так сказать, текущий момент. Никто в принципе не настаивает – можно оставить все как есть, и на нашей условной ГИПе[63], и на соседней параллели. Но нам просто интересно – вы так прямо и считаете, что идеально все придумали и с «Мальтийским крестом», и с нашей «демократической Россией»? А вдобавок вдруг еще затеяли параллельную игру с президентом Ойямой и господином Сарториусом? Не сложновато ли выходит? Многомерные шахматы… Пешка выходит в пространство слонов. К тебе вопросов нет, – качнул он головой в сторону Феста, – меня точка зрения Дмитрия Сергеевича волнует…
Новиков в это время старался не смотреть ни на Феста, ни на Воронцова, больше на свою трубку. Он рассматривал ее с большим интересом, словно пытался найти в ней случившиеся за два года изменения. Не трогал ли кто драгоценный «Петерсен» в его отсутствие, не повредил ли слой тщательно создаваемого «научным обкуриванием» нагара.
– А маэстро считает иначе? – осведомился Воронцов. – Заглянул проездом с карлсбадского турнира и наметанным взглядом оценил позицию на всех двадцати досках? – в голосе Дмитрия слышалась не только ирония, но и вполне живой интерес.
Фест пока предпочитал только слушать. Раз Александр Иванович затеял этот разговор, значит, уже придумал что-то. Почти двое суток имел для размышлений и анализа партии, а мыслил «шеф и учитель» на удивление быстро. Вадим со времен своего ученичества запомнил продемонстрированную Шульгиным шахматную партию, так называемую «бессмертную», разыгранную между Андерсеном и Кизерицким аж в 1851 году[64]. Тогда Андерсен пожертвовал ферзя и две ладьи и тем не менее выиграл.
– Вот примерно в этом стиле и следует стараться работать. Может, выйдет и не всегда, но тем не менее… – поучительно сказал Шульгин, сгребая фигуры с доски. – А то многие мнят себя Игроками, видя стол со стороны, – добавил Александр Иванович назидательно, но явно обращаясь не к Ляхову а, скорее всего, к самому себе.
– Я пока никак не считаю. Я именно оцениваю расклад и пытаюсь сообразить, каков у нас прикуп, – перескочив с шахматных ассоциаций, возникших у Воронцова и Феста, на преферансные, ответил Шульгин. – Шикарная и победоносная война с Англией, безусловно, выгодна царю Олегу, да и много кому еще. Тебе, например, – снова повернулся он к Фесту, – наверняка хочется заработать генерал-адъютантские погоны и какой-нибудь солидный крест на шею, вроде как у нас за Крым и все остальное[65]. А от здешнего Президента «Героя России» за победу во «второй холодной войне»?
Фест дернул щекой. Не то чтобы он исключительно к этому и стремился, но в виду имел такую возможность. Приличный официальный статус в «объединенной России» был бы отнюдь не лишним. «Остепениться да и жениться».
– Предположим, не только в одних наградах дело. – ответил он. – И я, кажется, нигде не нарушал никаких предварительных условий? По крайней мере, отправляясь в экспедицию, вы позволили нам «действовать по обстановке». Да и с Дмитрием Сергеевичем в сомнительных случаях я обязательно советовался.
– Да кто ж тебя винит? Грамотно действовал, в пределах предложенных обстоятельств. А они вроде как сами сложились. Тем более – Дмитрий Сергеевич одобрил…
– Вообще нельзя так вопрос ставить – лучше, хуже, – вставил Новиков. – Своя голова на месте и планета пока цела – уже хорошо. А если мы начнем каждый ход разбирать, тогда, конечно… «Знал бы прикуп, жил бы в Сочи». Речь сейчас о том, что, начиная с сего момента, следует делать? У нас с Александром на свежую голову впечатление сложилось, что столько шнурков в клубок спуталось… За какой ни потяни, узлы еще туже затягиваются. Ты уж прости за очередное сравнение, но Алехиных среди нас нет. А вот Бендеры, что взялись сеанс одновременной игры давать, просматриваются. Большой проницательности не надо, чтобы это сообразить. Мы, Дима, сам понимаешь, за два дня ничего толком не поняли и понять не могли, но… Хрен с ними, с шахматами, но ты же человек военный. Знаешь, чем обычно заканчивается наступление по расходящимся направлениям. Хоть Польскую кампанию Тухачевского возьми, хоть немецкую летнюю кампанию сорок второго года.
Воронцов подумал, что Шульгин пока не знает про еще одну операцию, что он решил затеять вдвоем с Лихаревым. Она как раз и должна была несколько ослабить «стратегическое напряжение», которое несомненно имело место. Тут Воронцов ничуть не хуже оценивал сложившееся положение, чем Новиков. Однако выхода практически не было. Ни одно из затеянных дел бросать на полпути нельзя, это наверняка грозит катастрофой. А пока – просто достаточно запутанная партия…
Новиков словно представил себе ход мыслей Воронцова и ответил на них:
– Деваться-то по-любому некуда, «ле вин э тире, иль фо ле буар»[66]. Вопрос в другом – вашу игру продолжать или резко ломать сценарий? Нам, например, пока совсем непонятна перспектива розыгрыша Сарториуса…[67]
– Ну вот, начинается деловой разговор, – удовлетворенно кивнул Воронцов. – Честно говоря, мне тоже роль этого персонажа не вполне ясна в общем раскладе. И как с ним быть? Устранять с доски или, наоборот, разыгрывать по полной? На роль «двойника» он в целом подходит. И на тот и на другой вариант есть резоны.
– А знаешь что, – вдруг предложил Новиков, словно эта мысль только что пришла ему в голову, – давай-ка мы из одной игры сделаем три, а то и четыре. Вроде как Крымскую войну воспроизведем, что сразу на шести не связанных друг с другом ТВД протекала. Тогда и наши потери выигрышами на
