– Да я же пока так, в плане общих рассуждений. Подработаем детали, диспозиции напишем, – слегка сдал назад Воронцов.
– И тебя над Дайяной смотрящим поставим, – улыбнулся Новиков.
– Я могу и сам справиться, – возразил Шульгин. – Зачем
– Друзья, друзья! – воззвал Удолин. – Любите вы поговорить. А наш уважаемый Арчибальд жестами показывает, что обед готов и столы накрыты. Может быть, прервёмся на какое-то время?
– Абсолютно правильная мысль, – согласился с профессором Воронцов. – Заодно вопрос у меня, уже на другую тему. Вы не слышали, что там с американским авианосцем приключилось? Мне вахтенный сказал – по радио что-то очень кратко и бессвязно передали. Я и подумал…
– Неизбежная на море случайность, – ответил излюбленной присказкой Воронцова Сашка.
Глава двадцать вторая
Волович не успел наклонить горлышко бутылки над стопкой, как «железнодорожник» твёрдо, но без излишней грубости отобрал у него коньяк.
– Достаточно, пожалуй. Не в кабаке всё же. Вам вопросы задали. Ну и начинайте отвечать. По порядку. Волович Михаил Иосифович. Это мы знаем. Возраст, род занятий, происхождение, сословие… Так, чисто справочно.
На первые два пункта он ответил честно – тридцать шесть лет, журналист. Дальше запнулся. Происхождение? Не дворянин точно. Не купец, не крестьянин. Раньше писал в анкетах – «из служащих». А здесь как?
– Родители – педагоги, – попробовал он выкрутиться. – Предыдущие два поколения тоже. А ещё раньше – мещане, пожалуй.
«Пенсне» хмыкнул и что-то записал карандашом в блокнот. Михаила всегда раздражало в чужих текстах распространённое: «Сделал пометку». Пометки коты и собаки делают, а люди пишут.
На какую ерунду внимание отвлекается, чтобы хоть на несколько секунд оттянуть «момент истины». Или, как в том анекдоте – «Пока не началось».
– Забыли, в каком сословии числились? А ведь не мальчик уже к семнадцатому году были, университет, наверное, окончили. Какой, кстати?
– Московский, разумеется, – ответил Волович, тут придумывать ничего не надо.
– Факультет?
– Филологический.
– У кого учились? – изобразил живой интерес «пенсне». – С какого года по какой?
Михаил впал в ступор. Сказать правду, что поступил в девяносто шестом? Не поверят. Ему тогда пять лет должно было быть, если «тысяча восемьсот». А про «девятьсот» лучше и не заикаться.
– Не помню, – только и выдавил он.
– Удивительно. С чего бы вдруг такая амнезия? Сословия не помните, когда и у кого учились – тоже забыли. Однако говорите грамотно, культурно, ни в каких житейских реалиях не путаетесь, рубли в валюту и обратно переводите без усилий. Сигареты вон американские выбрали, а не папиросы «Ира», «что остались от старого мира». Интересно это всё. И товарищ Агранов вас не в больницу Кащенко отправил, а сначала в тюрьму, потом в своё общежитие. На вольное поселение, так сказать… Вас самого это не удивляет?
Волович, в голове у которого слегка плыло всё, и не от коньяка поверх водки и пива, а просто так, словно перед обмороком, обречённо пожал плечами:
– Устал удивляться. В тюрьме четыре дня в потолок смотрел, только этим и занимаясь…
«Железнодорожник» сочувственно вздохнул:
– Ну хоть где работали, в каких газетах и журналах? Пусть не название, пусть только
Волович помотал головой.
– Как хотите – не помню. Чтобы не растягивать допрос – сразу скажу: не помню ничего с момента появления на окраине Москвы. Причём в воде. Как бы очнулся от холодной воды. Вылез на берег, стою, озираюсь. Тут автомобиль подъезжает. С чекистами. Сажают и везут. На Лубянку. К тому, кого вы назвали Аграновым. Он меня расспрашивал почти о том же, что и вы. Потом в тюрьму отправил. Из тюрьмы – в общежитие. Я спросил коменданта – мне разрешили прогуляться в город. Там встретились ваши люди. Доставили сюда. Вот всё, что я могу вам честно сообщить… Про газеты? Тоже не могу сказать. Ни названия, ничего. Кажется, политикой я занимался. Про выборы какие-то писал… Про демонстрации несогласного с властями народа…
Сказал и, внутренне сжавшись, стал ждать, что будет дальше. Последние фразы он приплёл специально. Насколько он помнил историю, последние «свободные выборы» здесь были только в Учредительное собрание. Десять лет назад. Тогда же и демонстрации антибольшевистские были. В то же время