– Но куда мне послать билет на поезд? Если мои письма не нашли тебя в «Селесте», где гарантия, что хоть кому-то можно доверять?
Луи поскреб подбородок, задумался.
– У меня есть кузен, Джонни Бабино, работает в почтовой конторе на Лафайет-Сквер. Пошли ему туда, до востребования.
– Куплю билет завтра же, первым делом! – Слезы кинулись Генри в глаза. – Я так боялся, что больше тебя никогда не увижу.
– Выходит, теперь тебе придется найти какой-нибудь новый страх, – сказал Луи.
Больше всего на свете Генри хотелось его обнять. Два года – это все-таки очень много. Даже минута врозь представлялась ему совершенно невыносимой. Он протянул руку к Луи… и на сей раз ничто не встало между ними. Пальцы Луи – как долго Генри не чувствовал их! – все еще были холодные и мокрые после реки. Борясь с набухшим в горле комом, Генри пробежал по его щеке, по носу и остановился на губах, о, таких полных…
– Поцелуй меня,
Генри наклонился и поцеловал. Губы были мягкие и теплые.
– Что это такое? – Генри мигом вынырнул на поверхность.
– Не знаю. Ты же у нас специалист по снам, – сказал Луи.
А в следующий миг он уже увлекал Генри вниз, на дно лодки, где они вытянулись в объятиях друг друга, убаюканные до совершенного довольства и неги солнцем, и ветерком, и ласковым лепетом волн.
– Я больше никогда тебя не покину, Луи, – сказал Генри.
Когда путешествие стало клониться к концу, Генри едва сумел встать, чтобы как-то оторваться от возлюбленного.
– Я буду приходить каждую ночь, пока не увижу тебя наяву в Нью-Йорке, – пообещал он.
Гаспар снова радостно разгавкался и кинулся к нему, отчаянно махая хвостом на манер мухобойки и тычась мокрым носом в ладонь. Генри потрепал его лопушистые уши – такие знакомо мягкие! Быстрый язык обслюнявил ему щеку.
– Тебя всякий хочет поцеловать! – расхохотался Луи, и у Генри снова перехватило горло.
Наверное, так чувствует себя Луи, когда ему снится погибший пес.
Гаспар наконец оторвался от него и умчался вперед по тропинке, чертя носом по самой земле. Возле целой стены цветущего вьюнка-ипомеи он сделал стойку, зарычал, залаял на пурпурные бутоны.
– Гаспар! Ко мне, мальчик! Отойди оттуда сейчас же! – резко приказал Леи.
– Что такое? В чем дело? – не понял Генри.
– Не хочу, чтобы он лез в те цветы, – сказал Луи. – Не нравятся они мне.
Генри подумал, уж не шутит ли, чего доброго, Луи, но одного взгляда на его лицо вполне хватило.
– Это же просто цветы.
– Гаспар, ко мне, малыш! – Луи свистнул, и пес бегом примчался к нему.
Луи рухнул на колени и зарылся носом ему в шерсть.
– Хороший мальчик! Хороший!
– Ты уверен, что с тобой все в порядке? – тревожно поинтересовался Генри.
Луи быстро сменил тень на свет.
– Ясен, как белый день! Поцелуй меня разок на удачу,
Генри целовал его, пока не сбился со счета.
А Лин у себя в кровати застонала от боли и усталости. Глаза никак не желали открываться – достаточно долго, чтобы успеть почувствовать, как невыносимо ноют кости. Она сунула руку под подушку и не успела коснуться холодного края Джорджевой медали, как уже провалилась в глубокий сон.
Она стояла в Коламбус-парке. Облака сердито ворочались над головой, предвкушая грозу. Сердце грохотало прямо в ушах, настойчиво, что твой барабан.
Каждый столб, каждое дерево в пределах видимости пестрело одним и тем же объявлением: РАЗЫСКИВАЕТСЯ, РАЗЫСКИВАЕТСЯ…
Джордж Хуань бился во мраке призрачным пульсом. Его бледная кожа вся пошла трещинами, как разбитая и склеенная обратно ваза; багровые пузыри только что не светились на шее. Он поднял истощенную руку: кости проступили под кожей, как на рентгене. Джордж раскинул руки, и картинка заскакала взад и вперед, словно кто-то очень быстро совал карточки в стереоскоп. Вот знакомые дорожки, деревья и павильон в парке, а вот парк уже куда-то провалился, и его место заняли какие-то зловещие домищи, хибары со сгнившими ставнями, грязные улицы, потонувшие в мусоре.
