Мисс Лилиан встала, давая понять, что визит подошел к концу. Генри церемонно поблагодарил сестер Проктор за потраченные на него время и чай. Мисс Адди цапнула со стола его чашку и пристально вгляделась в содержимое.
– Не нравится мне узор этих листьев, мистер Дюбуа. Грядет день ужасной истины. Ужасной для вас или для кого-то любимого вами. Берегитесь, – прошептала она. – Берегитесь.
Генри мчался на репетицию; странные байки сестер Проктор не шли у него из головы. Такие истории он обычно всегда пересказывал Тэте –
Грохнула театральная дверь, голова Уолли медленно повернулась на толстой шее.
– Так, так, так, – молвил он, глядя на Генри через весь зал. – Уж не мистер ли это Генри… Дюбуа… Четвертый. Фанфары! Всем петь!
– Пр-рости, Уолли, я… я плохо себя чувствовал и, кажется, заснул.
– Многовато ты себя в последнее время плохо чувствуешь, – вздохнул Уолли.
– Ну, прости. Я уже в полном порядке.
Генри скользнул на свою табуретку за роялем и вытер рукой мокрый лоб. Подмышки и грудь рубашки пошли темными пятнами от пота. Остальной играющий состав и обслуживающий с ним вместе сгрудился вокруг Тэты, поздравляя ее с новой сенсационной статьей – «Русская Княжна в Шоу Зигфельда».
– Ну, теперь, когда мы
Танцовщицы рассыпались по позициям, подтягивая шаровары и проверяя чечеточные туфли. Все страхи Генри испарились, уступая место радостному возбуждению. Он раскрыл ноты. Наконец-то его песню взяли в шоу! Пальцы вспорхнули над клавишами, волнение улетучилось, он заиграл. Девушки- хористки запели, задорно колотя подметками в пол:
Дыхание у него сперло, будто Генри дали под дых. Песня была кошмарна… Его песня… И они испортили ее у него за спиной! Генри оборвал мелодию.
– В чем дело? С ритма сбился? – ядовито поинтересовался Уолли. – Или тебе снова дурно?
Генри ткнул в партитуру.
– Это не мои слова. Где та песня, которую я написал?
– Ну, Герби ее малость пригладил.
– Она была недостаточно отделана. Я придал ей чуть-чуть живости и энергии, – сообщил с заднего ряда Герби Аллен, восседавший там с таким видом, словно он сам мистер Зигфельд.
На сцене все застопорилось.
– Да в чем дело-то? Мы репетируем или нет? – вопросила одна из девиц.
Уолли погрозил ей пальцем.
– Генри, играй песню.
– Нет, – сказал Генри; слово это так редко бывало у него на языке, что ощущение оказалось на редкость удивительным. – Я хочу играть
По шеренге хористок пробежал шепоток.
– Всякому рано или поздно бывает нужна помощь. Не принимай это на свой счет, старина, – проронил вальяжно Герби.
Генри вообще-то не был склонен к насилию, но тут испытал непреодолимое желание хорошенько врезать Герби по самодовольной роже.
– А как мне еще это воспринимать, Герберт, когда ты надругался над моей песней?
– Ну, послушай, парнишка…
– Я тебе не парнишка, – прорычал Генри.
Играющий состав молча переводил глаза с Генри на Уолли, на Герберта и обратно.
Внезапно с самого заднего ряда прогудел голос мистера Зигфельда.
– Мистер Дюбуа, вы – репетиционный аккомпаниатор. За музыкальные интерпретации я вам не плачу.
Импресарио промаршировал по центральному проходу и встал посреди зала, как капитан бунтующего корабля на мостике.
– Нет, мистер Зигфельд. Я – композитор. И мои песни гораздо лучше вот этого дерьма.
Какая-то хористочка со Среднего Запада отчетливо ахнула.