Егор тяжело вздохнул, повернул голову налево. Тяжелый взгляд уперся в пустое место возле высокого подсвечника. Там, среди мелких пятен от застывшего воска, высыхал след чьего-то мокрого ботинка. Одиноко лежал принесенный в протекторе желтый листок с кусочком веточки.
Именно здесь Егор Волков стал Искрой.
Одноглазый заиграл желваками, во взгляде промелькнула смертельная тоска. Резко повернулся на каблуках и быстрым шагом пошел к выходу. Сбегая по ступеням на улицу, он так и не коснулся в ритуальном завершении молитвы символа веры на шее, лишь сильнее запахнул тонкое кашне.
Религер ордалиан уже ждал в указанном месте. Когда машина Волкова выехала из-за забора и проехала по краю бетонированной площадки возле заброшенного здания коллектора, он повернул голову и улыбнулся, словно завидел старого друга.
Невысокий мужчина средних лет с аккуратной бородой и ясными голубыми глазами. Одетый словно бард-семидесятник, в выцветшие джинсы, растянутый свитер с высоким горлом и стоптанные кеды. Длинные русые волосы стянуты на затылке в хвост.
Ордалианин помахал выходящему из машины Егору, все так же приветливо улыбаясь, сказал низким густым голосом:
— Здравствуй, Феникс.
— И тебе не кашлять, Челубей, — Волков скинул в салон куртку, захлопнул дверь. — Давно ждешь?
— Нет, недавно приехал, — ордалианин кивнул на прислоненный к кирпичной стене велосипед. — Никак не могу научиться рассчитывать время, вот и выезжаю пораньше. Как глаз?
От слов ордалианина веяло неподдельной заботой и участием. Впрочем, в этом был весь Челубей — он действительно любил всех, желал только добра.
И, вместе с тем, являлся одним из самых опасных религеров в Городе.
— Нету глаза, — грубовато откликнулся Егор. — Зато на очках теперь экономлю.
— Прошу простить, что так вышло, — сердечно извинился Челубей. — Я не хотел.
— Ну да, хотел-то вообще голову раскроить, — буркнул Егор.
Ордалианин промолчал.
Погода выдалась ветреная, холодные языки начинали пробираться под водолазку. Волков поежился, потер руки.
— Давай уже ближе к теме, — одноглазый положил ладони на рукояти ножей, висящий на поясе. — Боюсь простыть. Кстати, с чего это ты обо мне вспомнил? Вроде бы ордалиане пока не имеют притязаний на территории мистириан?
Челубей подошел к своему велосипеду, принялся распутывать узелок на багажнике. Не поворачивая головы, учтиво ответил:
— Ты знаешь, Феникс, я к тебе отношусь с должным уважением и почтением. Ты не враг мне, как не враги мне и остальные заблудшие. Но ты недавно погасил Искру наших добрых друзей и соратников, — религер ордалиан справился с узлом и откинул край ткани. — Погасил на их территории, прямо во время трапезы.
Волков вспомнил. Ресторан «Росинер», вип-комната. Откинутый рукой полог, удивленное лицо сидящего за столом. Требование немедленного Поединка. Самодовольный кивок лоснящегося лица. Скоротечный бой, легкая победа.
— Девяткин был предателем моей веры, — сказал Волков. — Он сдал своих агентов гностицианам, переметнулся к ним. Трое наших погибло, были потеряны ценные информаторы. Ты сам знаешь что такое, когда перебежчиком оказывается опытный религер, Челубей.
Ордалиане считали, что проливать кровь — это грех, поэтому не признавали колющее и режущее оружие. Зато в их арсенал плотно вошли «бескровные» кастеты, боевые молоты, дубинки и биты.
Челубей, к примеру, предпочитал кистень.
Волков, холодея не только от пронизывающего ветра, наблюдал, как тяжелый блестящий шар медленно вытягивает тонкую цепочку, пропущенную сквозь пальцы ордалианина. Вновь заныла пустая глазница, швы собранных хирургами лицевых костей.
— Я понимаю и не осуждаю тебя, друг мой, — ответил Челубей на слова Егора. — Ты поступил так, как того требовала твоя совесть. Сегодня позволь мне поступить так, как требуют от меня мои Старшие. Они хотят продемонстрировать нашим союзникам жест доброй воли. Я сам вызвался на Поединок с тобой, это честь для меня.
— Ох, высокопарная ты скотина, Челубей, — Волков потянул ножи, щелкнули клипсы. — Ты б еще хокку по-самурайски прочитал перед боем.
Резким кистевым движением он заставил лезвия выскочить из пазов и зафиксироваться в боевом положении. Рукояти удобно легли в ладонь, занимая годами притертое место. Острые жала ножей выглядели стальными листьями осоки, они были узкие и изящные. Полуторная заточка, идеальная длина в три кулака.
Волков улыбнулся противнику. Сегодня он не будет жалеть и щадить, не будет сдерживаться.
Нельзя использовать полумеры к человеку, пришедшему тебя убить.
В ответ улыбнулся Челубей. Он коснулся лба двумя пальцами, его губы принялись шептать молитву. Стальной шар кистеня описал полукруг, словно маятник часов.
