– То глаза выцарапаю, то милый, – с улыбкой проворчал Денисов. – Не бойся, всё будет хорошо. Я скоро вернусь за тобой.
Пистолетец и в самом деле вернулся быстро, Сашка даже не успела начать волноваться. Ну – почти не успела, если не принимать во внимание, что волновалась она с самого начала. Правда, в первую очередь не за себя, а за Глеба.
Пришел Денисов не один, с ним были давешние знакомые: Лёха и Борис. Сашка поздоровалась с ними, но мутанты не ответили; подошли ближе и стали пристально разглядывать девушку.
– Эй, – шепнула Сашка Пистолетцу, – ты меня им продать решил, что ли?
– Что за глупости! – буркнул тот. – Откуда такие фантазии?
– А чего они… Будто товар выбирают.
– Мы смотрим, – сказал всё слышавший Борис, – не сбрехнул ли твой друг, што ты – это тот парень с коростами.
– Ну, я, конечно, не парень, – ответила Сашка, – и без корост, как видите, но тот самый, можете не сомневаться. Я даже стихотворение твоей Олюшки помню, – перевела она взгляд на Лёху.
– Не надо стихотворение, – погрустнел парень. – Я и так вижу, што это ты. Глаза, эвон, те же, да и голос.
– А вот одежда у ёй – храмовницкая! – нахмурился Борис.
– Так я же вам роговил… говорил, в смысле, что она у храмовников и живет! – засуетился Пистолетец. – Я же всё вам выложил, всю правду: Глеб оказался сыном Святой, Санька за него замуж вышла, где им еще жить – под елкой, вон, что ли?
– Храмовники – наши враги, – сухо припечатал Борис.
– Мне они тоже не друзья, – сказал Денисов. – Меня Святая казнить хотела. Хорошо Глеб заступился – только ссылкой отделался. Да и сам Глеб с матерью не особо ладит. Только ведь и он не виноват, что родился у нее, а не у кошки Мурки.
– Мы храмовникам не помогаем, – пуще прежнего насупился Борис.
– А никто вас и не просит помогать храмовникам. Вы ей, вон, помогите, девчонке этой. Вы не на одежду смотрите, а вглубь. Она-то вам точно не враг. А если поможете, вы ей настоящими друзьями станете, так ведь, Сань?
– Самыми-пресамыми большими друзьями! – сложила у груди ладони Сашка. – Помогите, пожалуйста. Спасите моего Глебушку! Он ведь тоже мутант, как и вы. И он добрый. Он всё сделает, чтобы Святая вам не досаждала. И я тоже всё буду делать, я ей расскажу, какие вы хорошие, она ко мне прислушивается.
– Вот и смотрите сами, – сказал Денисов. – Поможете – у вас появятся друзья в стане Святой. И друзья, скажем прямо, значительные.
– А коли не поможем? – шмыгнул носом Лёха. – Врагов наживем?
– Нет! – поспешно выпалила Сашка. – Я не собираюсь никому мстить. Помогать нам или нет – дело ваше. Я ведь помню, что вас, здоровых мужчин, и так в селе мало. А дело опасное. Как я могу обижаться, если вы откажетесь? У вас ведь жены, матери…
– На жалость-то не дави, – буркнул Борис. – И добрее, чем есть, не выказывайся. Всё одно кажный тока то робит, што ему дородно да ба?ско. Тебе – мужа спасти, Толяну – Святую задобрить. А про нас ить вы скоро забудете, хошь поможем мы вам, хошь нет.
– А вот и неправда! – раскраснелась и сердито топнула девушка. – Зачем вы по себе других судите? Да, мне в первую очередь хочется спасти мужа. Но добро я никогда не забываю. И про вас я всё это время помнила. И про Олюшку-Заюшку, про стихи ее, про то, как несправедливо и жестоко с ней обошлись каратели! Даже если вы мне не поможете, я всё равно буду просить Святую, чтобы она вас, «диких» мутантов, за грамотность больше не наказывала. Я этого во что бы то ни стало добьюсь! Ради Олюшки, ради всех остальных, кто не желает в безмозглых зверей превращаться. И сделаю я это совсем не потому, что мне это «дородно да баско», а потому что так, как сейчас, – это неправильно. Потому что нельзя так с вами поступать. Потому что вы – тоже люди. Пусть порой и бессердечные. Вот. Пошли, Пистолетец! – обернулась она к Денисову.
– Куда? – нахмурился тот.
– Глеба спасать. Этим ребятам нам помогать, видишь ли, не баско.
– Попридержи вожжу-то! – сердито бросил Борис. – Ну, девка, ты и тарахтелка! Парнем-то поспокойней была.
– Вот и я о том, – едва слышно сказал Пистолетец, но Сашка услышала и незаметно для других показала ему кулак.
– Значица так, – мотнул головой старший мутант. – Чичас Лёха сбегает к Олькиной матери, возьмет чего из одежи. Ну и на ночлег вас к ей пристроит, коль тетка Клава не взъерепенится…
– Не, она добрая, – растянул улыбку до ушей Лёха, – как и Олюшка моя была… Я ей как скажу, што она… што… как ее?..
– Саша я, – подсказала девушка.
– … што Саша про Олюшку знает и стихи ее помнит, так сразу растает.
– Ну беги тады, чаво стал? – зыркнул на парня Борис.
Лёха умчался, а Сашка пожала плечами:
– Одежду-то мне зачем? Я ведь и так не голая.
