то выныривало из-за них.
Чэн Синь поразила эта путаница труб. Она не была результатом небрежности; наоборот, для создания такого хаоса требовалось немало размышлений и труда. Создатели купола, очевидно, считали недопустимым даже малейший намек на упорядоченный узор. Надо полагать, их эстетические принципы разительно отличались от человеческих: порядок был инопланетянам отвратителен, а его отсутствие — прекрасно. Перемежающиеся вспышки придавали странной картине живость. Чэн Синь задумалась: может, это и в самом деле такая художественная задумка — чтобы создать впечатление солнца, проглядывающего сквозь бегущие облака? Но уже в следующее мгновение ей почудилось, будто «небо» — это гигантская модель человеческого мозга, а мерцающие трубки — импульсы в нейронных цепях…
Однако по здравому размышлению она отвергла эти фантазии. Скорее всего, купол — это тепловой рассеиватель, а лежащие под ним поля просто пользуются дармовой энергией. Судя только по внешнему виду и не понимая принципов работы системы, Чэн Синь интуитивно чувствовала, что в устройстве заключен некий инженерный идеал, непостижимый человеческим разумом. Она была озадачена и очарована.
По пшеничному полю к ней шел человек.
На нем была куртка из какого-то блестящего серебристого материала, на вид такая же старая, как и шляпа. Ног Тяньмина, утопающих в пшенице, Чэн Синь не видела, но наверняка брюки были из той же ткани. Она вгляделась в его лицо. На вид он был так же молод, как и при их расставании триста лет назад, но выглядел гораздо здоровее: тело подтянутое, лицо загорелое. Тяньмин не смотрел на Чэн Синь. Сорвав колос, он растер его в пальцах, сдул шелуху и бросил несколько зерен в рот. Он вышел из пшеницы, всё еще жуя. И как раз в момент, когда Чэн Синь засомневалась, а знает ли Тяньмин, что она здесь, тот поднял голову, улыбнулся и помахал ей рукой.
— Здравствуй, Чэн Синь! — сказал он. В глазах его светилась неподдельная радость, — радость, с какой работающий в поле деревенский юноша приветствует девушку-односельчанку, вернувшуюся из города. И не имело значения, что прошло три века, как не имело значения, что встретившихся разделяло несколько световых лет. Они были вместе всегда. Такого Чэн Синь даже вообразить себе не могла. Взгляд Тяньмина ласкал ее, словно пара нежных ладоней. Напряжение, владевшее ею, чуть отпустило.
Над иллюминатором зажегся зеленый огонек.
— Привет! — откликнулась Чэн Синь. Волна чувств, набиравшая силу триста лет, вдруг поднялась из глубины ее души, словно магма в вулкане перед извержением. Но Чэн Синь решительно преградила эмоциям все пути наружу и мысленно приказала себе: «Запоминай, впитывай, ничего не пропусти!»
— Ты видишь меня? — спросила она.
— Да, — с улыбкой кивнул Тяньмин и бросил в рот еще одно зернышко.
— Что ты делаешь?
Тяньмина, похоже, вопрос озадачил. Он обвел рукой поле:
— Занимаюсь сельским хозяйством.
— Для себя?
— Конечно. Иначе что я буду есть?
Чэн Синь помнила Тяньмина другим. Во время проекта «Лестница» это был истощенный, слабый, смертельно больной человек; до проекта — одинокий, замкнутый студент. Но хотя Тяньмин прошлого запечатал свое сердце для окружающего мира, его жизненная история не составляла тайны; достаточно было лишь взглянуть на него, и в общих чертах всё становилось ясно. Тяньмин настоящего демонстрировал миру только свою зрелость. Сейчас никто не смог бы прочесть его историю, — а она у него была, вернее, их было много, и неожиданных поворотов сюжета, странных событий и незабываемых картин в них хватило бы на десять «Одиссей». Триста лет злоключений: сначала одинокий полет в безбрежном космосе, затем не поддающаяся воображению жизнь среди инопланетян, бесчисленные испытания для духа и тела — ничто из этого не оставило следа на его внешности. Все, что открывалось постороннему глазу — это зрелость, налитая солнцем зрелость. Он сам был как золотая пшеница, колосящаяся за его спиной.
Из всех передряг Тяньмин вышел победителем.
— Спасибо за семена, что ты послала вместе со мной, — сказал он с подкупающей искренностью. — Я посадил их все. Они всходят поколение за поколением, и всё идет как надо. Вот только с огурцами не получилось, но огурцы вообще трудная штука.
Чэн Синь тщательно обдумывала слова Тяньмина. «Откуда он знает, что это я послала с ним семена? Или
— Я думала, что ты будешь выращивать их на аэро- или гидропонике. И в голову не могло прийти, что на космическом корабле найдется почва.
Тяньмин наклонился, набрал в горсть черной земли и просеял ее между пальцами. Падая, земля поблескивала.
— Выработана из метеорных тел. Такая почва…
Зеленый огонек погас, и загорелся желтый.
Должно быть, Тяньмин тоже видел предупреждение. Он замолчал, улыбнулся и поднял ладонь. Мимика и жест явно предназначались невидимым слушателям. Желтый выключился, снова загорелся зеленый.
— И как долго это продолжается? — спросила Чэн Синь. Она намеренно задала такой многозначный вопрос. Его можно было истолковать как угодно:
