героями, между собою же — друзьями и братьями по духу.
— Я гляжу, люди тут белые да жёлтые, а чёрных муринов вовсе нет. Ведь говорят, эфиопы тоже блаженные, как гипербореи? — тихо спросил Аристея Зореславич.
— На юге есть другой солнечный остров — Панхайя, или Тапробана. Праведники из южных народов попадают туда. Соседние эфиопы — добрый народ, не хуже сииртя. Об этом острове писали грек Эвгемер и араб Ямбул[38], хотя и много присочинили, — ответил Аристей.
С увлекательными книгами Эвгемера и Ямбула Ардагаста познакомил Стратоник, добродушный мудрец из Пантикапея, уже написавший книгу о нём самом.
У самых дверей храма стоял бородатый старик с широкими плечами атлета, в белом хитоне и красном плаще. Кивнув Пифагору, он внимательно поглядел на Зореславича и величаво произнёс:
— Ты и есть Ардагаст, сын Зореслава? Приветствую тебя, рождённый создать новый народ и царствовать над ним.
— Ты, Платон, упрямый аристократ: всюду ищешь рождённых властвовать, и только среди знатных, — возразил ему Пётр. — Да если бы не этот достойный муж, Вышата, и не Братство Солнца, из Ардагаста вышел бы разве что бродяга наёмник!
Платон смерил рыбака слегка высокомерным взглядом и ответил так же медленно и важно, с видом человека, знающего себе цену:
— Я всегда утверждал лишь то, что править должны имеющие к этому призвание. А с ним нужно родиться, и не обязательно в знатной семье. Если же способностей нет, то что может развить даже самый искусный воспитатель? — Он снова обернулся к Ардагасту: — Ты — сын венеда и сарматки. Чтобы соединить два столь непохожих народа, нужно обладать достоинствами их обоих. Разве эти достоинства у тебя не от твоих почтенных родителей и не от их предков? А ты ещё и потомок скифских царей.
— А если бы меня подобрал на поле боя не Вышата, а какой-нибудь простой сармат или венед? И пас бы я до сих пор баранов или пахал землю, — возразил Ардагаст.
В их разговор непринуждённо вмешался перс средних лет, в тиаре и с акинаком в золотых ножнах:
— Думаешь, таким младенцам, как мы с тобой, легко потеряться? Я вот рос среди пастухов и не знал, что я — царевич, а мой воспитатель Митридат — не просто пастух, а служитель Митры весьма высокого посвящения. Зато Гарпаг, другой мой наставник, хорошо знал, где меня прятать от деда и индийских магов. Митра видит всё, что есть, а его слуги — всё, что нужно. — Перс приветственно поднял руку. — Здравствуй, Солнце-Царь росов! Я — Кир Ахеменид по прозвищу Отец Персов. Слушая своих наставников, и сам не заметишь, как станешь великим царём.
— А вот его не слушай, хоть он тоже Солнце-Царь, — улыбнулся Вышата. — Ну разве я учил тебя жить чужим умом? Плохой бы я тогда был наставник.
— Цари-воины вроде вас и не должны править сами, — обратился к обоим царям Платон. — Защищайте государство, а правят им пусть мудрецы.
Ардагасту вдруг вспомнилась Индия, где коварные жрецы Шивы и Будды губили и возводили на престол царей. Ещё он подумал о Братстве Тьмы, одна незримая рука которого вела к трону Империи Нерона, а другая проталкивала в цари росов Андака. Смог бы он, Ардагаст, противостоять этим «мудрецам», если бы не другая, добрая мудрость Братьев Солнца?
Размышления его прервал вынырнувший из толпы Диоген:
— Да хранят тебя боги, царь росов! Особенно от таких вот философов. Этот выдумщик Платон ещё не подбивал тебя построить идеальный город? У мудрецов и воинов всё общее, а остальные, рабы и свободные, пусть на них работают... Сицилийскому тирану Дионисию он этими планами так надоел, что тот его продал в рабство.
— Планы эти он, кстати, списал у моих учеников, — с ехидцей заметил Пифагор. — И попался на этом. А с одним сицилийским тираном я тоже имел дело. Только не угодничал перед ним, а обличал. Помнишь, Абарис?
— Ага, — кивнул шаман. — Ты обличал, а я прикидывал: с какими чарами удирать будем, если он стражу позовёт?
— Нет, зря тебя, Платон, на невольничьем базаре сразу выкупили, — не унимался Диоген. — Побыл бы рабом с моё, так подумал бы, нужны ли в идеальном городе рабы.
— И нужны ли вообще города. И царства. И ещё многое другое, ради чего люди делают друг друга рабами, — добавил мрачноватый худой скиф. — Пойдём отсюда, Диоген. Этих, с мечами в золотых ножнах, мы ничему не научим.
— Диоген! Анахарсис! Идите сюда!
Услышав этот оклик, киник со скифом поспешили к стоявшей у другого входа кучке людей, среди которых выделялся мужчина с курчавой русой бородой и великолепным телом воина. Он и собравшиеся вокруг него, не считая одного скифа, были одеты по-гречески. На головах у всех краснели фригийские колпаки вольноотпущенников.
— Вот те, кто больше всех настроен против тебя, Ардагаст, — указал на них Платон. — Спартак, Аристоник, Савмак, ещё Евн и другие сицилийцы.
