Когда же настал вечер, на улицу вышли Авхафарн и колядники. Не чета царской русальной дружине, но вымолить хороший урожай и приплод умели, и разогнать наглевшую в эти дни нечисть тоже. Увидев их, люди успокаивались и расходились по домам — встречать дорогих гостей, несущих благословение богов на весь год.
Праздновали и на Перун-острове. Русальцы первым делом пропели колядку Ардагасту и Ларишке. Царя величали ясным месяцем, царицу — красным солнышком, их детей — частыми звёздочками. Валент с тревогой замечал, как почтительно глядят на Ардагаста не только росы, но и аланы. И всю дорогу никто не насмехался над пленником. Даже скованный, он оставался для них всех Солнце-Царём. А на себе чернокнижник постоянно ловил неприязненные взгляды. Особенно эти нуры-оборотни. Вот и сейчас готовы наброситься в любой миг всей стаей. Некромант чувствовал себя среди варваров, хуже одинокого волка. Даже Андак не желал с ним говорить, глядел злобно и презрительно. Жалкий князёк, подкаблучник, после гибели жены подчинился первому же сильному — Ардагасту...
А русальцы величали остальных царей. Желали овец, как звёзд на небе, пшеничных снопов, как частого дождя. Роксагу спели о том, как ходил он за Дунай и не могли откупиться от него римляне ни золотом, ни серебром, а только красной девицей. Любимец Артимпасы так и сиял. Воспевали молодецкую отвагу Инисмея и Сагдева. Перед Фарзоем восхваляли его богатые города и бесчисленные стада и вдруг запели суровыми голосами о худом и грешном времени, когда брат на брата меч поднимает, царь на царя чары ищет, сосед соседу беду готовит. Колядников обильно одаряли, зная: для скупого и нечестивого хозяина у них есть в запасе совсем другие песни, накликающие несчастья и разорение.
Но вот смолкло стройное, мирное пение колядников. Резко зазвенели гусли, загремел бубен, и русальцы с мечами и жезлами в руках понеслись по кругу, высоко подскакивая и вертясь волчком. Грозно скрещивались мечи, образуя знак Солнца и Огня — косой крест. Такой же знак был нашит на вывороченных шерстью наружу кожухах Даждьбожьих воинов. Мовшаэль обливался холодным потом, видя, как мелькает в руках Лютицы священная секира, страшная для демонов. За рекой злобно выла и ухала нечисть, не смея сунуться на Священный остров.
В круг вышла златорогая коза и забегала, заметалась. А за ней гнался длиннобородый старик с луком и булавой, следом — волк, медведь, грек и римский солдат. То Мороз-Чернобог и его слуги преследовали Ладу, готовившуюся родить Даждьбога. Гнались, хотели убить, чтобы никогда не кончилась самая длинная ночь в году, чтобы вечным стало царство холода, тьмы и смерти. Козу изображал Неждан, а старика Чернобога — Хилиарх. Этот старик, путавшийся в длинной бороде и потрясавший оружием, был смешон и страшен. Упала коза, сражённая его стрелой, а он, отогнав волка и медведя, подозвал гречина. На гречине был чёрный плащ и колпак, размалёванный магическими знаками. Колдун пытался взять козу за золотые рога, но отдёргивал руки, обжигаясь. А легионер подгонял его пинками, бранился и кричал, что его повелитель Нерон не любит ждать. Валент скрипел зубами: невежественные варвары насмехались над ним, великим иерофантом!
Вдруг гусли Пересвета заиграли весело, зажигающе, и полетели в огненном танце златорогий олень, лев и тур — воплощения новорождённого Божича, и разбежалась вся нечистая свора, а коза встала и пустилась в пляс. Росы, аланы и роксоланы бурно веселились, азартно били в ладоши. Одного лишь Валента не радовало это варварское веселье, и он каждый миг ожидал, что дикие скифы разом бросятся на него и изрубят во славу Солнца. Будь он неладен, этот росский аэд, всю дорогу услаждавший аланов песнями о подвигах своего царя! Если ещё и Фарзой отступится от него, Валента... Тогда варвары испробуют на себе чародейную силу семи перстней!
Среди веселья воины не сразу заметили, как исчез со скалы златосияющий грифон. А в небе ещё ярче засияло созвездие, которое венеды зовут Плугом, а греки — Орионом. Не ушёл ли на небеса сколотский клад? Взгляды всех обратились к Вышате. Воздев скованные руки к звёздам, он возгласил громко, уверенно:
— Вот Колаксаев Плуг — на небе. И он же — в этой пещере, вместе с Солнечной Секирой. Здесь и Чаша Колаксаева. Не ушёл от нас солнечный клад ни к богам, ни к бесам. Кто считает себя достойным овладеть кладом или хоть увидеть его — пусть дерзнёт! Но пусть знает, — голос волхва зазвучал грозно, — великие силы разбудит он, и недостойного они сметут!
Зависть когтями стервятника стиснула сердце Валента. Маг-недоучка, далёкий от духовного совершенства, даже в оковах оставался духовным вождём этих варваров, и не только из своего племени! А он, великий иерофант, кому будет нужен здесь, лишённый силы магическими цепями? Раньше надо было избавиться от волхва и царька росов, и любой ценой! А теперь их обступили двенадцать воинов с магическими жезлами. Силу двенадцати знаков зодиака не одолеть и силой семи светил, сокрытой в перстнях.
Чёрными тенями над островом носились на нетопырьих крыльях бесы. Гася звёзды, пылая огненными глазами, тёмным призраком пролетел дракон. Нечисть скапливалась на Таволжаном, на левом берегу Днепра, на соседних островках, злобно шумела, но реки не переходила.
Твёрдыми шагами вышел в круг Фарзой, вонзил в снег свой меч и, простирая к нему руки, заговорил:
— Меч-Ортагн! Всем я обязан тебе и своей отваге. Испытай же мою силу! Открой мне путь к золотым дарам или прегради его в любом обличье. С боем или без боя я пройду к ним и возьму — для блага моей Аорсии, мною созданной!
На одной из скал Таволжаного стояли два всадника. Один — молодой, златоволосый, на белом золотогривом коне. Другой — зрелый муж с буйными чёрными волосами и золотой бородой, на могучем буром коне.
— Столкнулись мой избранник с твоим, — усмехнулся в бороду старший. — А что? Оба сильны, отважны, каждый по царству создал...
