Аккуратно перепрыгнув место засады, я пропетлял между деревьями и вышел на небольшую прогалину, где мокли и помаленьку зверели около пятидесяти копейщиков. Отыскал боковую тропку, но услыхав голоса, невольно замедлил шаг.
– Что слышно, десятник? – спросил кто-то хрипло. – Скоро глотки резать?
– Скоро, – раздался в ответ не менее грубый бас. – Не расслабляйтесь.
– Расслабишься тут, – выругался третий. – Мокро, не видно нихрена. Чуешь, чем пахнет, десятник? В тумане биться гаже некуда, многие полягут.
– Точно, – подхватил первый. – На своих бы не налететь.
– Спокойно, сучьи дети! – повысил голос командир. – Мглу магики наши устроили, дабы от вражин укрыться. Как пойдем в атаку, развиднеется.
– Твои б слова, да богам в уши, – проворчал еще кто-то. – Но не нравится мне это, други. Новые колдуны со своими чудными переходами, с недомерками примирились, зеленорожие образины и то союзники… Не к добру.
– И верно, – задумчиво поддержал первый воин. – Странные дела творятся. Но интересно другое – против кого такой армадой прем? Что за враг, если волшебники бледные ходят и от каждой тени шарахаются? Как бы ни сгинуть.
– Не сгинем, – смачно сплюнул третий. – Кто как, а я овражек хороший заметил.
– Но-но! – прикрикнул командир. – Я тебе дам овражек! Знаешь, что за дезертирство бывает? Ветку быстро подберу.
– Да я пошутил.
– А я шуток не понимаю.
– Злой ты, десятник…
Продолжение разговора я не разобрал, а возвращаться не захотел. Но, шагая дальше, уже осознанно прислушивался, ловил случайные реплики, следил за выражениями лиц. И быстро убедился, что подобные разговоры бродят повсеместно. Червячки сомнений глодали души. Кто-то вспоминал о низших демонах на границах Свободных Земель, кто-то просто выдумывал страшилки, пускал слухи.
Люди не дураки, многие сразу догадались, что явились сюда не дрова рубить. Хотя до истерики далеко.
«К тому же любая фантазия как-то блекнет в сравнении с реальностью», – подумал я и переключил внимание на тропу. Преодолев несколько высоких валов, пробрался сквозь строй отборных ратников, принялся подниматься на холм. Краем глаза заметил тусклый блеск на другой стороне возвышенности – словно рыбья чешуя отсвечивала. Насколько знал, там обретались небольшие отряды гномов и орков.
Толкового оцепления подразделения не создавали. Но объяснялось сие просто – вокруг навалом капканов, а охранники караулили лишь узкие тропки, по которым и можно добраться до вершины.
Туман начал стремительно редеть, из мглы возникли силуэты нескольких хлипких деревьев, утоптанная земля с рядами кольев, каменных блоков, кривоватыми царапинами пентаграмм. Лучи восходящего солнца озарили ткань большого шатра на соседнем холме. Там чудилась суета, ветер доносил смутные голоса: бегали воины и вестовые, сновали как муравьи разведчики-оборотни, переминались с ноги на ногу арбалетчики.
Еще пятнадцать шагов по крутому откосу, и над головой возникло небо с тусклыми точками засыпающих звезд, редкими красновато-серыми пятнами облаков. Нервный порыв ветра кинул в лицо жменю листвы. Я поежился, безуспешно запахнул плащ.
Пусто и зябко. Что-то шипело, по спине бегали мурашки, чувствовалась дремлющая Сила. Спекшаяся почва изрыта десятками и сотнями канавок, образующих огромную фигуру портала. По дугам и окружностям скользили редкие и тусклые огоньки, части странного ковра мягко мерцали.
Больше и сложнее я пентаграмм не видел. Даже в пособиях Серого Ордена, в старых свитках. Фигура являлась произведением искусства, отражением мастерства Ирна, и могла отправить до пяти человек в любую точку Сущего, сопредельных теневых миров…
Постояв в нерешительности на краю площадки, я пожал плечами – пару минут… всего пару минут, и побегу дальше. Сбросил мокрый плащ на землю, простеньким заклятием высушился и согрелся.
Тут можно не таиться. Во всяком случае, не так, как под Пологом. Специально оставили маленький пятачок, чтоб успеть подготовить плацдарм для последней стадии. Риск присутствовал, но небольшой. В таком же диапазоне обычно фонят «проклятые места», коих в округе насчитывалось штук шесть.
Взгляд невольно убежал вдаль, к огромной проплешине поля в окружении дремучих лесов, к череде пологих каменистых холмиков на западе. Ветер колыхал высокие травы, гнал волны, буйствовал. И тем чужеродней смотрелась туманная пелена вокруг – жидкая плесень, липкая и клейкая, статичная.
В озере сплошного молока плавали верхушки сосен и дубов, возникали разрывы и разрежения, и тогда я замечал движение: поблескивал металл шлемов и копий, вяло ползли длинные змеи пехоты. Мгла гасила и звуки, но не до конца. Я слышал смутный рокот, звон, голоса. Словно раскаты грома где- то вдалеке, в иной вселенной.
Шум откликался в груди странной смесью холода и жара, страха и предвкушения. Мысли то срывались в пропасть прошлого, и я перебирал в памяти лица родных и друзей, то летели в будущее, творили призрачные замки вероятностей, ткали логические узоры причин и следствий.
Я боялся битвы. И желал ее. Желал, чтобы все закончилось. Неважно как.
Хотя тут покривил душой. Важно. Победа – наилучший исход. Но в том и дело, что я не мог выбрать путь к ней, не знал, какая дорога правильная.
