выдергивать из-под одеяла в такую рань и все это устраивать? Мы миновали крохотную деревушку, в которой Анри купил хлеба, вяленого мяса и домашнего вина. Его узнали, поэтому пришлось ненадолго задержаться – пока он о чем-то беседовал с дородным мужчиной, а девицы беззастенчиво пялились на великолепного графа де Ларне, я разглядывала небольшие домишки – уютные, с черепичными крышами. На улицу высыпала чумазая ребятня, беготней поднимающая тучи пыли. Одного из непосед мать схватила за ухо и под звучный рев увела в дом. Где-то шумела вода, мимо важно прошествовала гусыня с выводком, за ней, насвистывая себе под нос, вышагивал мальчишка в растоптанных туфлях, помахивая веточкой. Он глазел на меня так же, как и местные красотки, взгляд которых метался между мужем и мной. Живая настоящая графиня, подумать только!
Я немного прогулялась до окраины и обнаружила речку: быструю, с небольшим порожком, обозначенным водопадом. Мы ее видели издалека, но она так причудливо извивалась, что тропа к ней ни разу не вышла. Высоченный холм, густо поросший травой, скрывал дорогу, откуда мы только что приехали. Все- таки что ни говори, а места здесь удивительно красивые. С Энгерией, конечно, не сравнить, но…
– Едем дальше, – раздался за спиной голос мужа.
И мы поехали. На приличном расстоянии.
Под сердцем тянуло, но я упрямо молчала. То и дело отводила взгляд от Анри, сидящего в седле как влитой, словно выточенный из камня. Прирожденный всадник. Шум моря услышала, стоило нам обогнуть лес. А место, куда мы направлялись, заметила издалека. Выпотрошенная тьмой мертвая пустыня, над которой возвышались рваные зубцы полуразрушенного замка. В ослепительных лучах солнца, на фоне жизни, из которой мы выехали, оно смотрелось грязным, противоестественным пятном смерти. Отсюда я прекрасно видела четко очерченную границу: там, где прах и тлен соприкасались с сочной зеленью травы. Развалины здесь явно стояли давно, но смотреть на дело рук своих все равно оказалось страшно. Запястье покалывало, как если бы искорки пламени падали мне на кожу – легко, почти незаметно. И вдруг потянуло, накрыло отчаянной застарелой тоской. Такое бывает, когда вспоминаешь о чем-то безумно дорогом и безвозвратно утраченном. Или о ком-то.
Меня подкинуло в седле. Теперь я, не отрываясь, смотрела на мужа.
Тоска отступила, на смену ей пришли странное спокойствие и равнодушие – чувства Анри. Замок, где прошло его детство. Место, где погибли его родители.
Я чувствую его? Почему? Что происходит?
Нужно было что-то сказать, но язык словно прирос к нёбу и отказывался повиноваться. Мы миновали границу жизни и смерти, проехали еще немного и остановились у торчащей из земли погнутой железяки.
– Здесь была беседка, – сказал он поразительно спокойно, как будто к нему это не имело ни малейшего отношения.
Анри спрыгнул на землю и помог мне спешиться. Пока поправлял седла и привязывал лошадей к ржавому обломку, я просто смотрела на него, точнее, ему в спину. А стоило мужу обернуться, шагнула вперед и обняла. Не знаю, как это произошло – один короткий рывок, такой быстрый, что не успеваешь ни понять, ни подумать. Я обхватила его руками, всем телом, не надеясь на ответ. Да и не нужен мне был никакой ответ, я просто хотела разделить с ним память – память, перед лицом которой тускнеет все, что казалось безумно важным. Не знаю, сколько прошло времени, пока его каменная спина под ладонями расслабилась. Анри жадно притянул меня к себе, коснулся губами волос и замер. И в этом жесте было больше близости, чем во всех наших жарких ночах, вместе взятых, чем во всех ласках, что я помнила наперечет.
Ох, как же это было опасно – стоять на самом краешке, в дюймах от доверия.
Глубоко вздохнула и отстранилась.
– Это все я устроила?
Надо же мне было что-то спросить.
– Ты.
– Как вы это остановили?
– Пойдем.
Мы вернулись к границе и пошли вдоль нее – растянувшейся по кругу. От выпотрошенной тьмой кромки до леса приличное расстояние, но как получилась такая четкая грань? Я сложила руки на груди, чтобы даже случайно не дотронуться до его пальцев, а Анри указал в сторону моря, показавшегося из-за развалин. Обманчивая близость, еще шагать и шагать. Черту было видно и на побережье. Вдалеке – там, где золото песка искрилось на солнце, не припорошенное пепельным тленом. За замком пыль смерти уже развеял ветер, но на берегу смешал его с песком, превращая в мутное месиво.
Круг смерти протянулся мили на две. А то и больше.
Скольких же сил ему стоило удержать мою тьму?
– Как вы это сделали? – хрипло спросила я. – Это же…
– Хотите знать, как я это пережил? После того что случилось в Лигенбурге, мгла дается мне значительно проще, да и в себя прихожу гораздо быстрее.
– Но она же вас убивает, – слова сорвались с губ очень некстати: Анри как-то странно на меня посмотрел. Даже не спросил, какое мне дело. К чему бы
