старался доказать, что он способен на многое. И это, надо отдать ему должное, у него получалось, если сосчитать приконченных им врагов.
Мы спасли парня от гибели, но он не спешил пожимать нам руки и осыпать нас благодарностями. Эта недоверчивость тоже говорила в его пользу, ведь мы могли оказаться кем угодно и помочь ему отнюдь не с дружескими целями. Индус был молод, но не безрассуден. Он вел себя как опытный скиталец — сразу видать, что по дороге сюда ему довелось хлебнуть лиха и побывать в переделках.
И еще одна красноречивая деталь: взглянул ему в глаза, я сразу понял — это не отбившийся от шайки бандит и не наемник вроде нас.
В его внешности было нечто такое, что не мог скрыть даже его испачканный, потрепанный вид. А именно — благородство. По тому, как он стоял, как на нас смотрел, как держал саблю, как завязывал свою чалму, не растрепавшуюся даже в яростной драке, можно было сделать выводы, что у себя на родине этот человек принадлежал к не самой низшей касте. Как знать, возможно, в Индии он не только не стал бы с нами разговаривать, но даже не посмотрел бы в нашу сторону.
Впрочем, здесь была не Индия, и мы с Ананасом имели полное право говорить с ним на равных. Или прострелить ему колено, если он поведет себя чересчур высокомерно и обзовет нас презренными шудрами.
Запыхавшийся индус выставил перед собой саблю и переводил настороженный взор с меня на Панкрата и обратно. Можно было догадаться, какие мысли проносились у него голове при виде увешанного револьверами, человека в ковбойской шляпе и двухметрового амбала с изуродованным лицом и дурацкой прической «а ля ананас». Не так давно один встреченный нами остряк обозвал меня и Панкрата Ханом Соло и Чубаккой. Обозвал беззлобно, по- дружески, поэтому «чубакка» его в итоге и не пришиб. Но сам факт, что мы вызвали у него такую ассоциацию, говорил о том, что наш «творческий дуэт» и впрямь выглядит экстравагантно.
— Хоть этот фраер в тюрбане и с бородой, но, по-моему, он не похож на религиозного шизика, — заметил Ананас, кивнув в сторону ощетинившегося индуса. Напарник тоже смекнул, что мы столкнулись определенно не с голью перекатной, а с человеком благородных кровей. — Да и на дурака он не смахивает. Вон как зенки таращит — будто и впрямь кумекает, о чем я толкую… — И, помахав парню рукой, обратился к нему: — Хинди руси бхай бхай! Сечешь, бродяга?
Индус нахмурился и не ответил. Или он и впрямь не сек, или сек, но не понимал хинди с великим и могучим русским акцентом. Или же сек, но принципиально отказывался говорить на этом языке.
— Хм, похоже, облом… — проворчал Панкрат, но тут же был осенен другой идеей. — Во, Иваныч, да ты же в Америке учился! А ну-ка, спроси парня по-английски о чем-нибудь таком, что любой дурак поймет. Ну, там «как твое нэйм», «где твой хоум», или типа того.
Мысль и правда была здравая — индус благородного происхождения наверняка знал английский язык. Однако все в конце концов обернулось куда проще. Не успел я открыть рот, дабы последовать совету Ананаса, как иностранец меня опередил и сам заговорил с нами. Причем не на хинди и не на английском, а на вполне сносном русском языке:
— Я не дурак! Я учился в РУДН и понимаю, о чем вы говорите! А если хотите говорить на моем языке, то говорите не на хинди, а на пенджаби, потому что я не индус, а сикх!
— Сикх? — переспросил Ананас, но не у нашего нового знакомого, а у меня. — Что он хотел этим сказать? Это для нас хорошо или плохо?
— Полагаю, все же лучше, чем могло бы оказаться, — ответил я, припоминая все, что мне было известно об этом народе. После чего обратился к стоящему перед нами, его молодому представителю: — Что ж, благодарю за уточнение, парень. Будем иметь это в виду. — И, указав на саблю, заметил: — Вообще-то, ни сикхи, ни студенты РУДН нам не враги, поэтому можешь убрать оружие. Также буду признателен, если ты назовешь нам свое имя.
— Меня зовут Равиндер Сингх, господин, — с подчеркнутым достоинством представился сикх, вынув из кармана платок и взявшись оттирать им окровавленный клинок. — Я из штата Пенджаб. А в Россию вернулся по одному очень важному семейному делу.
— Раз по важному, значит, ты хочешь найти и спасти кого-то из родственников, ставшего копателем, — предположил я. — Ума не приложу, какие еще сегодня могут важные семейные дела у иностранцев в России. А особенно у сикхов.
Равиндер отвлекся от чистки сабли и внимательно посмотрел мне в глаза. Не знаю, что он хотел в них разглядеть. Но, кажется, мой взгляд внушил ему некоторое доверие, потому что чуть погодя он признался:
— Вы правы и в то же время неправы, господин. Я действительно разыскиваю родственника, вставшего на путь Тьмы и ушедшего на север. Это моя старшая сестра Шармила. И я действительно хочу ее спасти, но только не так, как вы подумали. Вернуть Шармилу к Свету нельзя. Тому, чей разум поглотила Тьма, суждено остаться в ней навсегда. Я спасу сестру единственным способом, которым это еще можно сделать. Тем способом, каким я и вы спасли сегодня всех этих несчастных.
Он обвел рукой разбросанные по цеху трупы.
— Первый раз встречаю человека, который желает оказать одержимому Зовом родственнику именно такую хм… помощь, — в свою очередь признался я. — Понимаю, почему ты думаешь, будто эта болезнь неизлечима. Оптимистов, считающих иначе, сегодня в мире раз два и обчелся. Но почему ты не хочешь дать своей сестре дожить ее век хотя бы такой жизнью? Ведь она пусть по-своему, но счастлива. Как и любой другой копатель, который достиг Котлована.
— И опять вы наполовину правы, а наполовину заблуждаетесь, господин, — ответил Равиндер Сингх, возвращая саблю в ножны. — Я убежден: то,
