– Ты совсем замерзла. Знаешь, Юля, я тебя безумно люблю. И еще… Катя, конечно, красива, но совсем в другом стиле. Можно восхищаться картиной, но картину не стоит любить, с ней не будешь счастлив, не улыбнешься, ее не поцелуешь. Ей можно только восторгаться на расстоянии. Так и твоя подруга. Она очаровательна. Но рядом с тобой я могу почувствовать себя живым. Это гораздо больше, чем секс, больше, чем восхищение, больше даже чем любовь. Твоя Катерина этого дать не сможет. Она будет жить по правилам даже сейчас, когда стала вампиром. А это очень грустно.
– Философия, философия… – проворчала я. – Все равно я тебя еще не простила!
– Что я могу сделать, чтобы заслужить ваше прощение, госпожа моя? – вампир определенно издевался, а я даже не могла дать ему подзатыльник. Одна рука была им прочно занята, а второй я бы просто не дотянулась. Оставалось только язвить.
– Будь любезен немедленно что-нибудь придумать для нашего спасения. У меня уже уши замерзли! Еще немного – и я простужусь!
– Этого я допустить не могу. Определенно.
Даниэль вдруг махнул рукой, останавливая машину.
– Ты рехнулся! – зашипела я. – А если это – оборотень?!
– Я их не чувствую рядом.
«Жигуленок» сдал назад и остановился прямо перед нами.
– Подвезти?
За рулем сидел мужчина лет двадцати пяти-двадцати семи. Довольно симпатичный, с приятным круглым лицом, светло-русой короткой бородкой и растрепанными волнистыми волосами.
– Подвезти, – согласился Даниэль. – Вам до улицы Ленина не по пути?
– Нет. До Советской подброшу, а дальше – извините.
– Да и до Советской хорошо, – отозвалась я.
Машина мягко рванулась вперед. Я ежеминутно ожидала окрика, выстрела… да чего угодно! Даже оборотня, приземлившегося на капот! Фильмы ужасов не прошли для меня даром. Даниэль сидел на переднем сиденье, рядом с водителем. И я отлично знала, ЧТО произойдет, когда машина остановится. Знала – и не возражала. Почему? Потому что в руках у врага три человека. Простите, вампира. Но – моих. Трое моих друзей. И если для их спасения надо кого-то убить – значит, так и будет. И я буду убивать сама, если это понадобится. Даже если потом буду мучиться угрызениями совести! Или попросту попаду в тюрьму. Какая мне разница? Лучше уж быть живой и в тюрьме, чем попросту мертвой. Не тянет меня сесть на оригинальную жидкую диету. Никак не тянет.
Водитель остановил машину неподалеку от памятника Чернышевскому.
– С вас полтинник. Не дорого?
– Нет. Не дорого. Совсем не дорого…
Даниэль мягко провел рукой перед лицом водителя. И я отлично знала, что он сейчас делает. Ловит его глаза своими. Завораживать человека можно только глаза в глаза. Может можно и как-то иначе, но у Даниэля получается только так.
Прошло несколько мучительных секунд, прежде чем в полумраке машины послышался голос водителя. Но уже совсем другой. Тихий, робкий, неуверенный. Какой-то механический.
– Я повинуюсь…
– Отлично. – Даниэль откинулся на спинку сиденья, продолжая смотреть водителю в глаза. – Как тебя зовут?
– В-володя. Черняев Владимир Олегович.
– Женат?
– Нет.
– Живешь один?
– С мамой, братом и сестрой.
– Они сейчас дома?
– Д-да.
– А дача у тебя есть?
– Да.
– Там можно переночевать?
– Да.
– Туда никто не приедет? Не должен приехать?
– Нет.
– Можешь отвезти нас туда?
– Да.
