этого господина феноменальный нюх на опасность. Даже если он не заметит следов нашего визита, он может что-то почувствовать. Например, его может насторожить выражение лица швейцара или еще какая-то мелочь. Нагрянем мы завтра со всеми силами — а клетка уже пуста. Нет, будем брать сегодня.
— Что ж, решение понятное, — кивнул Дружинин. — В таком случае давай выработаем план…
Глава 27
В столице империи царила ночь. Где-то в центре, на Невском, на Литейном еще зазывно горели вывески ресторанов, гуляли поздние прохожие, а здесь, на окраине, в дальней части Садовой, было тихо. Ни одно окно во всех домах в этой части улицы не горело; лишь светил одинокий фонарь на углу.
Тишина царила и в каменном доме в два этажа — самом респектабельном в этой части улицы. В квартире, которую занимал негоциант Кузьмищев, уже не было никаких следов недавнего обыска. Ни одна бумажка не валялась, ничто не говорило о том, что здесь побывали сыщики. Между тем они никуда не делись. Майор (он же статский советник) Углов сидел на стуле за шкафом, возле входной двери. Руководитель группы отвел себе главную роль в задержании подозреваемого. Едва тот войдет и зажжет лампу, майор выскочит из своего укрытия и приставит ему ко лбу револьвер. А на случай, если фигурант бросится бежать, в коридоре его будет ждать Дружинин — он занял пост неподалеку, в ватерклозете — он в этом доме был общим на половину второго этажа. А внизу притаился в своей каморке швейцар Герасим, строго проинструктированный Угловым. Главный смысл инструкции состоял в том, что швейцар должен вести себя как обычно и ничем не выдать чрезвычайность ситуации.
Примерно полчаса прошло в ожидании. Но вот издалека стало доноситься цоканье копыт. Оно приближалось, и показалась извозчичья пролетка с одиноким седоком. Она остановилась возле дома. Седок расплатился с «ванькой» и дернул ручку звонка. Он приготовился к некоторому ожиданию — никак ему не удавалось приучить здешнего ленивого швейцара быть готовым к его возвращению. Однако, вопреки ожиданиям, за дверью тотчас же раздались шаги, она распахнулась, и пышноусый швейцар угодливо отступил в сторону, давая дорогу квартиранту. Тот вошел, задал дежурный вопрос — все ли, дескать, в порядке, — и получил такой же дежурный ответ. После чего направился к лестнице, провожаемый испуганным и полным любопытства взглядом дверного стража.
Квартирант, негоциант и промышленник Григорий Парамонович Кузьмищев, был худощавый человек среднего роста; впрочем, в последнее время он казался окружающим выше, поскольку почему-то стал носить обувь на высоких каблуках. Он был одет в превосходный сюртук, штиблеты английской работы; волосы его были тщательно уложены одним из лучших в городе парикмахеров. В общем, было видно человека с положением, который уверенно следует по жизни и не разменивается на мелочи.
Впрочем, в данную минуту Григорий Парамонович вел себя не очень уверенно. И почему-то вдруг стал обращать внимание как раз на мелочи. Так, ему показалась странной необычная готовность швейцара, его угодливость, а также взгляд, которым тот проводил постояльца. Кто-то, возможно, может возразить, что Григорий Парамонович никак не мог видеть взгляд, устремленный ему в спину, — ведь природа так устроила, что глаз у человека там нет. Но вся штука в том, что господин Кузьмищев не относился к обычным людям. Он умудрялся видеть и слышать то, что другим бы никак не удалось.
Поэтому (а может, и почему другому) квартирант-полуночник, дойдя до лестницы, вдруг остановился, обернулся к швейцару (который, заметим, не спешил уйти к себе, а так и стоял посреди вестибюля) и спросил:
— Скажи, Герасим, ты сегодня не ходил в лавку, свечи мне не покупал?
— Свечи? — удивился швейцар. — Да нешто вы просили?
— Ты, верно, позабыл, — попенял ему постоялец. — Конечно же, просил, еще третьего дня просил. Стало быть, ты не купил? Как же я буду без свечей? В темноте мне сидеть, что ли? Нет, так не годится! Пойду на угол, куплю две дюжины.
И, не говоря больше ни слова, господин Кузьмищев пересек вестибюль и отворил дверь. Он не успел еще выйти на улицу, как наверху громко стукнула дверь квартиры, и послышались торопливые шаги.
— Стой! — раздался властный голос. — Господин Кузьмищев, приказываю вам остановиться! Полиция! Герасим, держи его!
Однако почтенный негоциант, в другое время отличавшийся завидным слухом, а равно и чутьем, в этот раз совершенно не расслышал адресованного ему обращения. Он не только не задержался в дверях, а напротив, еще ускорил свое движение и, выскочив на улицу, припустил бегом. Бежал он неожиданно быстро, причем не к центру, где на углу действительно помещалась лавка, торговавшая, в числе прочих товаров, свечами, а в противоположную сторону, к Фонтанке. За те несколько секунд, которые потребовались его преследователям, чтобы, в свою очередь, миновать вестибюль и очутиться на улице, негоциант успел не только достичь фонаря, стоявшего у соседнего дома, но пробежать мимо него, выскочив из освещенного пространства. Он был уже едва виден.
— Стой, гад! — закричал Дружинин, выскочивший на улицу первым. — Стой, стрелять буду!
