привет от вашего брата. Кстати, как выяснилось, мы учились с ним в одном и том же университете.
Я не позволила себе оттаять ни на йоту. Янки соврет – недорого возьмет. Я лишь хмыкнула в ответ на его слова и сказала:
– Что-то он мне ни о каких своих знакомых с такой сложной фамилией не рассказывал.
Этот странный янки увидел коробочку, в которой находился «фильм». Он внимательно посмотрел мне в глаза и спросил:
– Мисс Катберт, вы видели этот фильм?
Этот фильм? – подумала я. Значит, есть и другие? Но произнесла совсем другое:
– Да, мне его дал посмотреть один симпатичный молодой человек. Он русский, в отличие от вас.
– Я, мисс, и правда родился в… эээ… вырос неподалеку от Нью-Йорка – но в русской семье, – ответил мне Николас. – Недавно я понял, что в первую очередь я – русский. Но вы правы, у вас есть причины не любить янки. Тем более если вы посмотрели «Унесенные ветром».
Змея – она и в будущем змея. Так я тебе и поверила!
Но тут мне пришла мысль – вряд ли он мне соврет, если я у него спрошу, куда это я попала, и в каком году мы находимся.
– Мистер Домбровский, – спросила я, – тогда скажите мне – какой сейчас год?
– Тысяча восемьсот пятьдесят четвертый, – ответил мой собеседник.
– Тогда почему этот фильм сделан в 1939 году, и почему речь там о нашем будущем? – я решила узнать от него всю правду. – Ответьте мне – хоть вы и янки – мы в 1939 году? Или в более позднем времени?
– Мисс Катберт, – сказал Домбровский. – Произошло нечто совершенно противоположное – наша эскадра попала из две тысяча пятнадцатого года в ваше время. И ничего из того, что показано в этом фильме, еще не случилось. Так что судьба Юга в наших с вами руках. И России тоже. Поверьте мне, я лично готов сделать все, чтобы того, что показано в фильме, не произошло. Хотите верьте, хотите нет. А если вас интересует, когда именно я учился в Принстонском университете – так назывался колледж Нью-Джерси в наше время, то я вам отвечу: закончил я его сто пятьдесят четыре года тому вперед. Ну, или на пару месяцев поменьше… И за все то, что северяне сделали с Югом, хоть это и было более чем за сто двадцать лет до моего рождения, я прошу у вас прощения. Если хотите – на коленях.
И он на самом деле встал на колени передо мной и склонил голову.
Чуть помедлив, я протянула ему руку, которую он галантно поцеловал. Я решилась и представилась:
– Меня зовут, как вы, наверное, уже знаете, Мейбел Эллисон Худ Катберт. Давайте начнем нашу беседу сначала. Вы видели моего брата?
– Да, у него сломаны рука и нога, но врачи говорят, что с ним все будет нормально. Он передает вам привет.
– Мне сказали, что, кроме него, из экипажа яхты и ее пассажиров выжил один лишь Альфред Черчилль.
– Именно так. Его я не видел – мне сказали, что жизнь его вне опасности, но он еще под наркозом. Это, – поспешно сказал он, увидев недоумение на моем лице, – то, что делают, чтобы человек заснул на время операции. Потом он просыпается, и все с ним нормально. Вам его, наверное, тоже делали…
– Не знаю, – я постаралась вспомнить, что со мной происходило после того, как ядро попало в яхту, – я проснулась, когда доктор со мной почти закончил. Но у меня то ли ушиб, то ли надлом руки, так сказал врач. И еще… – тут я не выдержала и покраснела, – корсет впился мне в паре мест в… Ну, вы, наверное, поняли.
Николас улыбнулся, и мне вдруг стало легко и спокойно. А в голове у меня неожиданно появился новый образ: мы с ним стоим в храме, он во фраке, я в белом подвенечном платье – таком, которое недавно вошло в моду с легкой руки английской королевы.
Перед отъездом в Англию мама провела со мной одну из ее излюбленных бесед. Лейтмотив был такой: найди себе там жениха, причем бери любого. Когда я ее спросила, почему, она сказала: «У тебя хоть и смазливое личико, но ты худая, как червяк, грудь маленькая, да и танцевать и музицировать не любишь, предпочитаешь неженские занятия – охоту и лошадей, на которых ты еще и ездишь в мужском седле. Здесь мы тебе еле-еле нашли хорошего жениха, а он возьми и умри. Поэтому ты там попытайся поискать. Будь поженственней, может, кто и клюнет». И намекнула, что разрешение на брак мне дано заранее, «если, конечно, жених из хорошей семьи». А Джимми передаст потом родителям, что я замужем, и этого им будет достаточно.
Интересно, вдруг подумала я, как бы она отреагировала на русского, да еще и янки в придачу? А моя разыгравшаяся фантазия дорисовывала все новые и новые картины: я мечтательно произношу «I do» («согласна»)… эх, как там его фамилия…
И вдруг я вспомнила, как именно я выглядела совсем недавно в зеркале. Зачем ему нужна такая, как я? Русских женщин я еще не видела, но, наверное, они выглядят получше. У них и грудь, и таз правильных пропорций…
Я тряхнула головой, отгоняя наваждение, и вдруг неожиданно для себя стала рассказывать Николасу о том, как попала в Англию, о нашем путешествии, о том, что мы видели у Бомарзунда. И, наконец, о гибели яхты.
Ник – я впервые так назвала его про себя – посмотрел на меня и сказал:
– Мейбел, увы, я имел сомнительное счастье говорить с тем, кто приказал обстрелять вашу яхту. Мне очень жаль вашего кузена и прочих пассажиров и команду яхты. Русские не воюют с мирными людьми.
Тут открылась дверь – без стука, как я заметила. Вошел Алекс с подносом, на котором стояли какие-то тарелки, от которых вкусно пахло. Увидев Ника,
