Застывший было Сомерсет одним слитным движением выхватив меч и сделал мгновенный выпад через ширину стола. Под неимоверно быстрым ударом Йорк успел лишь отпрянуть и шарахнуться спиной о стену, да так, что с потолка посыпалась пыльная штукатурка. В оцепенелом изумлении он поднес к своему лицу растопыренную ладонь, вполне ожидая увидеть на ней кровь. Но уже в момент движения на Сомерсета навалились стражники и, обжав с двух сторон, смазали удар. Невзирая на сопротивление, они смяли его и закрутили руку за спину, заставив утробно взвыть от боли.
– Глупец Эдмунд, – злорадно нараспев сказал Йорк, чувствуя, как взбухает гнев. – Сейчас тебя отсюда по Темзе доставят прямиком в Тауэр. Думаю, до предъявления обвинений мы с тобой не увидимся. Я же незамедлительно пошлю весть о твоем аресте в Виндзор, королеве. Не сомневаюсь, она будет вне себя от утраты человека, столь любимого душой и телом.
Невнятно что-то орущего и упирающегося Сомерсета уволокли. Йорк, отерев со взмокшего лба пот, махнул рукой на бумагу со все еще остывающей печатью:
– Это доставить в Виндзор, подать и зачесть королю Генриху. Бог знает, что он там расслышит, но сделать это все равно необходимо.
С этими словами он, горделиво подняв голову, зашагал наружу, овеваемый теплым воздухом Вестминстерского дворца. Остальные лорды, не говоря ни слова, потянулись следом.
Барон Эгремонт Томас во весь дух скакал на невиллский центр. Теперь расклад может быть только один: перебить в свадебном кортеже всех до единого, иного и быть не может. Томас был исполнен решимости. Пускай цвета Перси сковырнуты, замазаны или прикрыты, но его лучники уже пролили первую кровь и даже перед смертью успели поразить с полдюжины людей Невилла, в том числе и рыцарей. Так что обратной дороги нет, и никто никого теперь с миром не отпустит. Погоняя коня, Томас на приближении видел ярость, искажающую лицо графа Солсбери. В окружении лучших своих воинов он размахивал мечом то вправо, то влево, вопя команды о перестроении. Своего могучего вороного Томас направил непосредственно на старика, блаженно ощущая легкость щита и меча в своих сильных от беспрестанных упражнений руках. Что ему этот отрядишко, когда он привел с собой шесть сотен – считай, втрое больше! Еще и солнце не дойдет до полудня, как с Невиллами будет покончено.
Вот по всему флангу всадники Перси и Невиллов с тяжким лязгом сшиблись, в разных местах прорывая друг другу строй и нанося заполошные, чугунно-тяжелые удары в попытке своротить менее стойкого противника с седла, нередко в наполовину оглушенном состоянии. Для рыцарей Перси это был весьма рискованный момент – врываясь, они на запасе набранной скорости пролетали внутрь вражеского построения и оказывались оттесненными от своих, что скакали рядом. Прошибаясь сквозь железную преграду из рыцарей Невилла, конники Перси вынужденно останавливались и под градом ударов вслепую оборонялись, в то время как их кони, крутясь на месте, лягали всех, кто толкался вокруг, и всё, что попадалось под копыта.
Томас диким махом рубанул по первому же невиллскому рыцарю, который подвернулся, но тот увернулся столь резко, что меч лишь скользнул по пластине, сковырнув с нее стружку яркого металла. Томас вдруг вякнул: что-то звонко стукнуло по левой ноге, отчего та враз онемела – так и разминулись с противником, не закончив поединка. Он услышал, как вражеский рыцарь рыкнул вслед ему ругательство, но развернуться у обоих не было возможности. Перед Томасом предстали еще двое, а позади них виднелся не кто иной, как Ричард Невилл, граф Солсбери.
– Балион, вперед! – рявкнул Томас, чувствуя, как боевой конь под ним послушно напрягся. Почти год ушел у Томаса на то, чтобы научить животное не вставать на дыбы в полный рост, что приемлемо в схватке с каким-нибудь другим жеребцом. Вместо этого Балион был обучен привставать и почти тут же выбрасывать передние ноги, так что вместо скачка следовал дьявольской силы удар копытами по впередистоящим лошадям. Видит бог, на воле, в табуне, Балиону не было бы равных, и он непременно стал бы вожаком. В понуканиях этот гигант не нуждался; риск был лишь в том, что он впадет в излишний раж и перестанет слушаться.
Заметив за собой движение, Томас рявкнул: «
– Стой! – прикрикнул он на разошедшегося коня. –
Балион все еще гарцевал, всхрапывая и переступая копытами: ему снова хотелось на дыбы. Еще не успев его смирить, Томас получил тяжелый удар по спинной пластине. Но не согнулся, а привстал для замаха в стременах и с сердцем, всей силой рубанул в ответ, победно вскрикнув: тяжелый меч прорубил в боку вражеского доспеха брешь, и наружу из покореженного металла хлестнула живая, алая кровь. Рана была не смертельна, но человек Невилла завалился вбок, потеряв сцепку с седлом. Одна нога у него нелепо дрыгалась снизу вверх, другая же застряла в перепутавшемся стремени. Барон Эгремонт со злорадством смотрел, как побежденного противника уволакивает с поля боя испуганная лошадь.
И тут что-то грянуло Томасу по шлему. Не столько от боли, сколько от внезапности он охнул, машинально махнув мечом в ответ, а у самого помутилось в глазах. Среди сутолоки и шума битвы он с толикой язвительности в свой адрес подумал: хорошо, если там сейчас находится Траннинг с его хладнокровием и многоопытной головой. Следить за боем из самой его гущи не было возможности. Враги вокруг наседали с дикарской удалью, делая в доспехе вмятины и царапины, целя по металлическим суставам или норовя поранить Балиона, чтобы тот при падении увлек с собой и всадника.
Какое-то время Томас тешился ощущением, что находится в защитной оболочке и врагам до него не дотянуться. В самом деле: доспех был добротным, толще и прочнее, чем катаные нагрудники и латы рыцарей победнее. Спору нет, от ударов было больно, но все равно он под защитой, в то
