без новостей. Наконец она решила, что ждать больше нельзя. Ее муж отправился в Лондон с самыми преданными лордами, но из ума не шли мысли одна тревожнее другой: а вдруг он там от переутомления снова заболел, упал в обморок, а то и вовсе впал в беспамятство, пока она здесь торчит возле жаркого камина, бездумно и бесцельно транжиря время до рассвета. Думать об этом, понятно, нелепо, но у Маргарет была обида, что Дерри Брюер ее предал, ушел с мужем. Хотя понятно, что это глупость. Его место сейчас именно подле короля – она это знала, но вместе с тем так привыкла к тому, что он всегда рядом. Без него она чувствовала себя веретеном, что одиноко крутится, а нить на нем свивается все туже.
Для сборов в дорогу она подняла с постелей слуг – это помимо тех, кто ночью и без того не спал или дежурил на стенах замка. Двенадцать дней Рождества традиционно считались временем примирения, так что Маргарет без огорчений сняла с охраны замка еще и две дюжины стражников, чтобы стерегли ее в дороге от кочующих бригандов. Трое медиков, что пеклись о здоровье Генриха, не замедлили изъявить живейшее желание тоже ее сопровождать. Без ухода за королем их существование здесь становилось совершенно бессмысленным, так что Хэтклиф с Фосби, а с ними и Скрутон буквально ухватились за возможность следить за поправкой Генриха, так сказать, на месте.
«Маленькому Эдуарду будет вполне безопасно здесь, в уюте и тепле вместе с кормилицей», – не переставая внушала себе королева. Между тем с самого рождения сына Маргарет не оставляла его ни на одну ночь и потому очень переживала, как он там будет вынюхивать и выискивать маму, а потом безутешно плакать, когда ее нигде не окажется. Она нахмурилась на жгучий холод и на свою нерешительность, еще сильнее закутываясь в плащ с капюшоном, такой длинный, что частично прикрывал круп лошади.
Для быстрой езды на дороге было слишком темно, но мили сглатывались и мелкой рысцой. Постепенно лицо у Маргарет на холоде совсем онемело, а брови заблестели от кристалликов то ли снега, то ли льда. Рассвет застал ее в пути, но усталости она не чувствовала, вся живя предвкушением скорой встречи с Генри. Эта радость в ней еще не начала тускнеть. Она наполняла каждый ее вдох восторженной нежностью и тем внутренним теплом, что побеждает зимний холод.
Хотя присутствовала и толика негодования, как бы Маргарет ни старалась его от себя гнать. Все то время, что ее муж лежал без сил, совсем беспомощный, она неустанно хлопотала, чтобы его имя и значимость не угасали, а он, едва очнувшись, в тот же день ускакал с людьми вроде Бекингема и Перси, про нее и не вспомнив. Эта досада сидела внутри болезненной занозой, которую нет-нет да и заденешь, и деваться от нее некуда.
Большой зал Вестминстерского дворца, куда она прибыла, напоминал собой нечто среднее между казармой и конюшней: там, где днем заседают судьи или парламент, сейчас топтались, пофыркивали и тихонько ржали лошади, а на свободных местах вповалку лежали люди. Жарко и беспокойно пылали светильники, их свет Маргарет заметила еще снаружи.
Она спешилась и пошла следом за своими стражниками, которые завели ее лошадь в помещение, под высоким сводом которого, где-то в полутьме, порхали воробьи. Лицо у Маргарет, казалось, пропеклось холодом до твердости доски: того и гляди треснет, стоит хотя бы улыбнуться. Здесь, где ветра не было, она на минуту остановилась растереть щеки руками в перчатках, отчего лицо наконец снова ожило румянцем. В зале было тихо, лишь взмахивали хвостами лошади, к чему-нибудь привязанные или стреноженные. Зато люди здесь валялись повсюду – спали кто где на каждом свободном пятачке, вне зависимости от ранга и титула. Маргарет заметил один из дворецких Генриха и тут же поспешил навстречу, неуклюже встав на одно колено среди разбросанной соломы.
– Где мой муж? – полушепотом спросила Маргарет.
– Он спит, ваше высочество. В королевских покоях. Прошу вас следовать за мной.
За ней тотчас пристроились двое королевских медиков и один королевский хирург, каждый со своей кожаной сумой. Маргарет, чувствуя себя немного привидением, как могла бесшумно ступала мимо спящих, улыбаясь их сонному ворчанию и причмокиванию. Кто-то заходился тяжким храпом, кто-то мучился сквозь сон. Эти люди собрались здесь ради короля Генриха, и к каждому из них она ощущала сердечную приязнь.
Путь к покоям Маргарет знала достаточно хорошо, но дворецкому ее мужа, видно, очень уж приятно было провести эту стайку по коридорам и двум лестничным пролетам к покоям короля. Здесь бдительность была не в пример четче: у дверей наготове стояли стражники с обнаженными мечами – они заслышали приближение шагов и оружие опустили только тогда, когда узнали в гостье молодую королеву.
Входя во внешнюю гостиную, Маргарет заслышала звуки приглушенного разговора, который тут же оборвался, как только дверь приоткрылась. Со стульев в молчании поднялись граф Перси и герцог Бекингем, и так же, молча, поклонились. От глаз Маргарет не укрылась сеточка темных прожилок на лице старика, явно недовольного нежданным вторжением. Он так и остался молчать; вперед выступил Бекингем:
– Ваше высочество? Право, не ожидал видеть вас столь скоро. Вы, должно быть, ехали всю ночь – в этакий-то холод! Мы с графом Перси как раз обсуждали, не испить ли нам по чаше горячей медовухи, дабы изгнать холод из наших старых костей. Вы к нам не присоединитесь?
Медиков у нее за спиной он проигнорировал. Да те и сами не стремились быть замеченными: стояли, смиренно потупив головы.
Маргарет огляделась, чувствуя себя здесь непрошеной гостьей и при этом недолюбливая старика Перси за то, что тот чопорно стоял с угрюмым видом.
– Где же мой муж, Хамфри? – поинтересовалась она, доверительно тронув Бекингема за рукав.
– Спит за этой вот самой дверью, ваше высочество. Но спит хорошо, крепко. Все это время его величество держался в седле одной лишь волей и сейчас полностью лишился сил. – Голос герцога стал более вкрадчивым, задушевным. – Если на то есть ваше желание, то я мог бы его разбудить, но
