за жизни тысяч человек представляло собой некую комбинацию нераздельно перемешанных между собою трепета, гордости и мрачного сожаления. Победы принадлежат полководцу, но и поражения принадлежат ему же. И тем не менее граф не был готов расстаться ни с одним мгновением своей судьбы.
Солнце неторопливо опускалось к горизонту, суля скорую теплую и ласковую весну, отрицавшую всякую зимнюю непогоду, превращавшую ее в какое-то смутное воспоминание… как если бы зимы не было вообще. Однако для солдат и их командиров весна всегда становилась предгрозовым временем. Начиналось время походов и сражений, когда восставшие от зимней спячки войска сгоняли накопившийся жирок крепкими ударами и длинными милями, отмеряемыми собственными ногами. Возле стен Лондона они окажутся уже затемно, и поэтому Уорик велел протрубить остановку колонны. Они стали лагерем к северу от городка Барнет – чтобы люди могли поесть, а некоторые из офицеров даже выспаться в настоящих кроватях, а не на подсохшей земле. Однако Эксетер выслал дозорных и начал организовывать ночные караулы. До Лондона оставалось всего восемь десятков миль – достаточно близко для форсированного марша и внезапной атаки.
Врасплох их не застанут.
Настала полная темнота. На невероятно чистом небе, совершенную черноту которого вот-вот должна была нарушить восходящая луна, зажглись звезды. Первые роты уже получили свой харч из походных кухонь, а оставшиеся с оловянными котелками в руках становились в очереди – у них уже подводило животы. Тут на южном краю лагеря поднялся шум, заставивший стоявших с разочарованием посмотреть на котлы с варевом и высокие, в рост человека, штабеля буханок. Крики становились все громче, а область, откуда они доносились, – все шире, и ожидавшие пищи, ругнувшись, оставили свои надежды и бросились к тем местам, где находилось их снаряжение и доспехи. Капитаны с сержантами уже носились вдоль шеренг, выкликая:
– Стройтесь квадратами! Квадратами! Скорее!..
Ощутив невольную дрожь, Уорик поднялся в седло и буркнул слова благодарности сквайру, придержавшему в темноте его коня и направившему его ногу в стремя. Отчасти так было потому, что подчиненным следует доверять – Ричард знал это. Располагая таким количеством людей, он имел возможность придерживать резерв позади трех главных полков. Уорик был при Таутоне и видел, как в нужный момент герцог Норфолк нанес удар во фланг. Резерв – если он есть – нужен для того, чтобы использовать его там, где он необходим больше всего. У графа был резерв – его собственные шесть тысяч, в то время как Монтегю, Эксетер и Оксфорд перегораживали дорогу тремя большими полками, столь же многолюдными, как и его собственный. Однако перед его собственным взором продолжали вспыхивать яркие воспоминания, и Уорик снова поежился. За прошедшие годы он успел забыть некоторые эпизоды, однако они все-таки впечатались в его память, наполняя ее злыми предчувствиями. Ночное сражение двух крупных армий. Жуткая тьма, полная стрел, дыма и металлических лезвий, когда воинское мастерство ничего не значило. Приняв шлем от сквайра, Ричард сглотнул и застегнул пряжку под подбородком, чтобы шлем не слетел с головы. Он был готов к бою. Несмотря на то что было темно и Уорик вместе с конем находился позади передовых линий, он приказал поднять собственные знамена и услышал, как тяжелые, расшитые полотнища, словно крылья, захлопали за его спиной.
Эдуард не рассчитывал обнаружить войско Уорика у Барнета, так близко к Лондону. К этому времени он успел отойти от стен всего на пять миль. Можно было подумать, что передовые дозорные прискакали к нему с известием о преградившей им путь большой армии сразу же, как только его войско вытянулось из города. Они выходили на закате, и Эдуард намеревался пройти по широкой дороге миль десять-пятнадцать, а потом стать лагерем и накормить людей. Погрузившись в размышления, он дал волю коню и едва заметил герольдов, присланных шедшим впереди Ричардом и замыкавшим колонну лордом Гастингсом. Оба всадника терпеливо дожидались приказов короля.
Переходить в нападение во тьме, тем более когда впереди находился такой мастер оборонительных действий, каким Уорик зарекомендовал себя при Сент-Олбансе… Мог ли он подготовить свою позицию? Даже за несколько часов граф мог выкопать одну-две траншеи, способные погубить кавалерию и укрепить их валами, чтобы прикрыть своих стрелков от ответного огня. Эдуард запустил руку под обшитую тканью кожаную подбивку своего шлема и почесался. Кожа зудела от нервного напряжения, и он удивился – неужели с ним так было обычно? Так или иначе, он не отступит.
Монарх вышел из Лондона затем, чтобы дать сражение, и обнаружил врагов, терпеливо ожидавших его.
– Слушайте мой приказ, джентльмены, – обратился он к обоим герольдам, и все, кто мог слышать его, невольно повернулись к королю, нарушая строй и сбиваясь с ноги. – Я не стану начинать битву во тьме. Прикажите людям, чтобы перед рассветом все были на ногах, готовыми к бою. Я построю полки настолько близко к неприятелю, насколько это окажется возможным, чтобы напасть на врагов с первым светом. Никаких факелов. Никаких звуков. Я не хочу, чтобы они навели пушки на наш лагерь. А когда они вступят в битву, пощады не предлагать, выкупа не брать. Я
Кое-кто из окружавших Эдуарда закаленных солдат отозвался на эти слова одобрительным ропотом или ухмылкой. Прочие передавали приказ из уст в уста тем, кто не мог его услышать, так что весть поползла во все стороны. Тем не менее шествие продолжалось. Дозорные выезжали на три мили вперед и возвращались назад галопом.
Эдуард принял решение остановиться и отдал своим людям приказ, когда его авангард отделяли от войска Уорика всего полчаса марша по ровной дороге.
Войско Йорка прошло по тихим улочкам Барнета в бодром, но задумчивом расположении духа. Весть о том, что уже утром их ждет встреча и сражение с огромным войском противника, быстро разошлась по рядам. Смешки раздавались нечасто, разговоры притихли, часто сменяясь негромкой молитвой.
Войско Уорика стояло за городом поперек Большой Северной дороги, обрамленное далеким частоколом факелов.
