возбуждение из него так и воспарило.
Слова сами по себе звучали чуждо и непонятно. Перевод в сознании Коха возникал с некоторым опозданием. Словно тело вначале самостоятельно принимало звук, затем вспоминало, что он значит, и только после этого переводило вселившемуся в него сознанию. Но даже при таком переводе изначально сказанные фразы чрезвычайно заинтриговали учёного. Создалось подспудное впечатление, что он знал когда-то этот язык, но напрочь его забыл.
Тем временем упомянутая Табити резко перестала плакать, широко открыла глаза и со страхом уставилась на уд распятого рядом пленника. Слёзы моментально высохли на её личике, а всё тело стало превращаться из бледного в пунцово-розовое.
Это сразу заметила особь с правой стороны, не скрывая ехидства.
– Ай, как застеснялась-то! Табити, ты позоришь свой древний род Иелькона, который всегда славился самыми развратными и умелыми женщинами Великой Скифии. И ты должна радоваться, что вскоре обнищавший потомок Липоксая лишит тебя неприличных иллюзий. И ты станешь самой гулящей в нашем царстве, ни одному мужчине не сможешь отказать!.. Хи-хи!
– Перестань, Симелия! – просительно залепетала пленница. – Прошу тебя! Вспомни о величии своих предков и не смей хулить моих!..
Но в ответ ей понёсся ещё более громкий издевательский смех.
Дёргая головой и чуть не срывая на лбу кожу, Александр стал разворачивать вместилище своих глаз вправо. И насколько же он был поражён, увидев там совсем не то, что ожидал. Почему-то был уверен изначально, что там находится жестокая и страшная надсмотрщица. В крайнем случае, владелица этой странной усадьбы, получающая особое удовольствие от мучений своих пленников.
На самом деле ехидная Симелия оказалась такой же пленницей, как и Табити. Тот же перекошенный знак «Х», то же отсутствие одежды и такое же свободное вращение головой. Зато девица выглядела на года два старше подруги по несчастью, имела более пышные формы взрослой женщины и старалась улыбаться. Совершенно не стесняясь своей наготы, она вела себя вызывающе, явно через силу посмеиваясь. Тело Симелии было бледным и отечным в местах облегания ремней, но это всё равно не скрывало более совершенную, скорее всего искусственную красоту.
Наверное, эта красота и спровоцировала академика на очередное изумление. И начавшее было спадать возбуждение вновь забрало так необходимую мозгам кровь в другой орган.
Заметив это, Симелия вдруг разразилась ликующим воплем, от которого содрогнулась неудобная конструкция под пленником. Да и само тело вздрогнуло от неожиданности, а в сознании уже получалась каша из мечущихся там мыслей.
«Двинутая она на всю голову! Не иначе… Девственницу Табити, если она и в самом деле такая, обозвала развратницей… А нищим потомком Липоксая кого назвала? Неужели меня? Точнее, – это тело, что я ощущаю?.. Если я правильно помню вбитую мне батей скифскую историю, Липоксай – это владыка горы. То есть царь Репейских гор, которые прикрывали Гиперборею с юга… Что-то начинает вырисовываться. Теперь бы ещё понять: где это я?.. И главное: когда?.. М-да! Ещё одна важная задача вырисовывается – не запутаться, не сойти с ума и всё тщательно запомнить!.. Если не вернусь обратно, то хоть быстрее разберусь в обстановке».
Визжание и радостные вопли девицы не остались незамеченными. Откуда-то с тыла неспешно подтянулся дряхлый старикан с поблескивающим деревянным посохом в руках. Одежды на нём висели, а сверху прикрывались кучей кожаных ремешков, тряпочек, а то и ниток с нанизанными на них бусинками или разноцветными стекляшками. Жидкие волосы до плеч окаймляли лысину на макушке головы. Они были скреплены золотым ободом с несколькими камнями глубокого синего цвета. Выглядел он либо как шаман, колдун, маг, либо же клоун, сбежавший псих или престарелый модник.
Фактически этот индивидуум подкрался незаметно, а потом неожиданно лихо взмахнул своим посохом и ударил по той жерди конструкции Симелии, на которой крепилась её правая нога. Вся связка завибрировала, враз вызывая пренеприятнейшие ощущения у пленницы. Она клацнула зубами, дугой изогнулась в путах, задёргалась, не в силах больше вымолвить ни слова, ни тем более смеяться. Кажется, даже губу себе прокусила. Только несколько стонов от неё донеслось.
Зато теперь академику стало понятно, кто в доме хозяин. Или всё-таки надзиратель? Потому что дальнейшее поведение пленниц, после того как появился дед, ещё больше запутало ситуацию.
Худенькая Табити Иелькона, та, что висела в путах слева, опять разрыдалась. Но теперь сквозь всхлипы и нытьё прослеживались слова «любимый», «сжалься» и «встал». Исходя из услышанного, Александр предположил, что девушки либо супруги старика, либо его наложницы. По сути, среди скифской знати, особенно позднего периода истории, такое формирование семей считалось вполне возможным.
Но тут пришла в себя и разразилась ругательствами Симелия Ракимет, начавшая поносить старика жуткими словами и осыпать угрозами.
– Ты, старая шелудивая тварь! Чурбан с гнилой головой, в которой копаются черви! Вонючий скот, поедающий трупы!
Часть ругательств остались непонятны для россиянина из двадцать первого века.
– Я с тебя всю шкуру спущу и заставлю её сожрать перед собственной смертью!
Другие ругательства оказались более мерзкими, да настолько, что полученное Кохом тело моментально избавилось от неуместного возбуждения. А когда угрозы сошли на нет, Симелия вдруг перешла на деловитый тон, словно говоря со слугой или родственником:
– Ладно, дед Приакс, поиздевался над нами, и хватит! Всему есть предел. Развязывай сам или слуг позови! Тем более что желаемого ты добился: этот пастух перестал скрывать своё вожделение ко мне.
