– Что же это за безобразие?! На кой оно нам надо?! Галя, чего это он так? Ты ведь обещала его полное послушание? Да таким анархистам не воском надо веки заклеивать, им надо гвоздями гляделки забивать!..
– Но-но! Ты мне на брата не кричи! – заступилась за того сестра. – Думаешь, как старше его, так можно младшеньких обижать?.. И ты не стой! Одевайся шустрей, бери пример с академика! Нечего нам комнату занимать, там мамаши с детьми описанными в очереди стоят! Шевелись, шевелись!..
Только уже выходя, дед попытался что-то сказать:
– А-а-а, э-э-э…
– Бэ! – оборвала его Галина, обхватывая голову и смотря в глаза: – Ты себя чувствуешь лучше? – Получив утвердительный кивок, продолжила с нажимом: – И это – самое главное! Все остальные разговоры продолжим дома. И веди себя естественно, всё время молчи и ни на что не пялься!
Тот всё-таки высказался, перед тем как сесть в такси:
– Вот это как раз и неестественно: молчать, словно зомби, и ничему не удивляться… – за что и получил тычок под рёбра от садящейся следом сестры.
Они уехали на машине частного извозчика, решив не экономить на автобусе. Академик же помчался в Малиновку на мотороллере. Точнее говоря, помчался – это слишком громко сказано. Скорее поехал, чётко придерживаясь всех правил и нигде не превышая скорости. И всё равно напрямик через лес добрался к дому минут на двадцать раньше такси.
Там закрылся с Прасковьей в спальне и живо пересказал все злоключения. Мол, омоложение прошло успешно, примерно на три запланированных года, а сам парень «состарился» месяца на два. Но больше всего Александр Свиридович распереживался по поводу открытых глаз.
– Он всё видел! Все три минуты! И что теперь будет? Мало ли в кого он может превратиться?! Это же кошмар!
Напарница как могла старалась его успокоить:
– Чего ты так паникуешь? Ведь ничего страшного не случилось. Повышенное либидо Андрею не грозит из-за общей старости, а станет каким-то там жрецом – да на здоровье. Он человек адекватный, справедливый и честный, своим положением пользоваться не станет, храмовую утварь не сворует…
– Ты о каком храме? – уставился парень на женщину, невинно моргающую глазками.
– Ах, нет его? И божества нет? – издевалась та. – Так в чём проблема?
– Непонятно, как эти жрецы или жрицы станут себя вести. Вдруг в их сознании произойдут необратимые изменения? – горячился академик. – Вдруг они станут каннибалами? Или начнут всех призывать к войне? Это же ничего не изучено. Даже наш предок Приакс, высший буддий Скифии, об этом ничего не знает!
Прасковья старалась говорить тихо, спокойно:
– Вот мы это дело и станем изучать. Начинай с меня, я ведь какие-то возможности воздействия на мужчин получила? Несомненно! И у меня с каждым разом получается всё лучше и лучше. И у Галчонка получится, недаром ведь она у меня все подробности о моих воздействиях выспросила…
– Не понял! Она что?!
– Ой! Ну подумаешь на пару секунд дольше глаза подержала открытыми. Что здесь страшного? Мне сразу показалось, что она смотрела.
– О-о-о! – протянул он с пониманием. – Вот оно как!.. Так она сумела с Андреем сговориться… И врачи… Точно! Она их не отвлекала на перроне, а просто заставила сменить намерения! Вот же… хлорит-едрит гидрато-трибузол! Да её за такое надо…
Что именно сотворить, слов не нашёл, только несколько раз подавился рвущимися наружу ругательствами. Да и с улицы послышался сигнал подъехавшей машины. Прибыли таинственные жрецы неведомого божества. И хорошо ещё, если нормального божества. А то ведь они разными бывают.
Глава 35
Неведомого – бездна, условностей – тьма
Похоже, по дороге в Малиновку Галина успела нашептать брату всю суть свершившегося, в том числе и с ним, чуда. Потому что он уже ничему не удивлялся, на академика посматривал как на мессию, а родную сестру не просто обнимал, а пару раз в порыве братской любви попытался подкинуть. И чуть после этого с ног не свалился, испуганно прошептав:
– Мне дурно, я сейчас умру!..
Оказалось, что резервы истощены, и следовало просто хорошенько несколько предстоящих дней отъедаться.
Пока он ел, да все с ним за компанию, злость из сознания Коха выветрилась, уступив место чисто научному практицизму. Конечно, обоих напарников, которые осмелились открыть глаза во время омоложения, он поругал. Но без фанатизма, с ленцой. Зато потом сразу потребовал отчитаться и об увиденном, и о полученных возможностях, ощущениях и догадках. Причём начал со старшего Козырева. Хоть и понимал, что тот просто не имел времени разобраться в себе.
Насколько же все были поражены, когда Андрей Григорьевич заявил:
– Боюсь ошибиться, но, кажется, я могу влиять на сокращения мышц другого человека. Возможно, что и мышц животных. Правда, надо изучать, на каком расстоянии…
