подозрительны и я до выяснения их задерживаю.
Старика освободили, и более его никто не видел. Не то уехал букинист, не то отдал душу Богу, которого, как установила наука, нет. А может, просто держался подальше от недремлющей организации.
Книги же Фирсов забросил на антресоли, да как-то за делами забыл.
…Дел в том году было много. Чистили Республику от нежелательного элемента, от контрреволюции. Попы и настоятели, вредители и всяческие бывшие. Вот взяли и арестовали директора речного порта – оказалось, что служил во флоте офицером под началом Колчака, да вернулся. Арестовали безработного бывшего офицера – наговаривал на советскую власть. А с ним вычистили профессора из здешнего института за финансовую поддержку контрреволюции – он бывшему офицеру денег занял.
Но в городе хулиганщина взметнулась – ребята-ежики бродят. Они, конечно, социально близкие пролетариату, да и ОГПУ не занимается хулиганами, это дело милиции. Однако же ползет по городу липкий слушок, что колючее братство не просто так возникло, а оттого, что священников не стало, некому вразумлять молодежь. И можно было бы отмахнуться от сплетни, да в речном порту пассажирский корабль снес опору моста, а сухогруз сел на мель. Положим, прежний директор речного порта был вредителем, но отчего дела у него лучше шли, чем у партийного назначенца?..
Фирсов, конечно же, назначенца арестовал и посадил в камеру с прежним руководителем порта – пусть опытом поделятся. Благо было это еще осенью, еще до закрытия навигации. А сейчас уже весна, глядишь, у третьего директора дела-то и пойдут.
И ведь самое нехорошее, что неясно порой – не то человек вредитель, не то просто дурак.
Ворочается на кожаном диване Фирсов, пружины толкаются в ответ. Холодно в городе – в офицерском собрании было центральное отопление, но замерзла вода в трубах, лопнул котел. На заводе сварили буржуйки, вывели трубы в окно, из-за чего в иные дни дом словно был объят каким-то возгоранием. Но, польстившись на призрачное мартовское тепло, Фирсов улегся, не разжигая огонь, – всё равно буржуйка прогорает быстро.
Однако же кожаный диван собирали не для того, чтоб на нем постоянно спали, а шинелька – дурная замена одеялу.
Зазвенел аппарат на столе.
– Фирсов на проводе, – четко ответил владелец кабинета.
– My darling… – глубокий женский голос, кажется, доставал до всех закоулков души.
– Вы ошиблись нумером! – отрезал Фирсов.
Звонили еще, но Фирсов непременно сбрасывал вызов.
Опять телефонная станция пошла вразнос, понял Фирсов. И было бесполезно уже кутаться в шинель – точно так же звонки звучали и в других кабинетах. Сейчас, конечно, в здании пусто, но вряд ли станция к утру утихомирится, и будет только хуже.
Встав с дивана, Фирсов нажал на тревожную кнопку, скрытую под столешницей. Явился дежурный, делая вид, что он вовсе не спал, прежде чем его разбудил звонок в караульном помещении.
– Юрчука ко мне быстро. Что, сам не слышишь, что коммутатор шалит?..
Автоматический коммутатор для своего заводика некогда купил здешний мироед, дабы сэкономить деньги на барышне- телефонистке. Коммунисты покончили с этой несправедливостью: барышню вернули, а коммутатор установили у себя в обкоме. Не то чтоб они не любили барышень, но те, как известно, любопытны и могут подслушать чужой разговор. За автоматикой такого не наблюдалось.
Не тут-то было.
Телефонная станция отличалась прескверным нравом: порой просто молчала, иногда соединяла людей, которые говорить даже не думали. В таких случаях в кабинетах начинали надрываться телефоны, а ответившие на звонок принимались выяснять, кто же кому позвонил. Иные утверждали, будто удавалось прослушать, разумеется совершенно случайно, обрывки давно оконченных разговоров и даже связаться с умершими. Это противоречило материализму, и, купив себе новый коммутатор, партийцы старый подарили городским чекистам, полагая, что там разберутся. И действительно: коммутатор несколько присмирел, но со старыми привычками не покончил. Мог проработать без сбоев месяц-другой, но когда срывался – дебоширил напропалую, умудрялся связывать даже с Токио и с Нью-Йорком.
И ведь станция даже не имела выхода в город, а коммутировала аппараты внутри серьезного учреждения.
– Словно бес вселился, – шутил один чекист.
Шутку приняли всерьез, вызвали здешнего батюшку, велели совершить обряд. Перепуганный попик окропил коммутатор святой водой, чем вызвал в нем несколько замыканий и полдюжины спонтанных звонков. Но телефонная станция продолжала шалить. Вызывали мастеров со всего города, но те разводили руками и снова в это учреждение не стремились. И тут кто-то вспомнил, что имеется в ОГПУ некий механик Юрчук. Вроде бы служил у Деникина на бронепоездах, а нынче обнаружен в железнодорожном депо, арестован по невнятному подозрению и сидит в подвале.
– Вот мы его сейчас и разоблачим! – всколыхнулся Фирсов. – Подать его сюда! Если не справится – он самозванец, и, стало быть…
Что «стало быть», товарищ Фирсов не договорил, но и без того ясно, что ничего хорошего. Пришедший осмотрел телефонную станцию, попросил штоф спирта или крепкого самогона и стал протирать контакты. Незаметно за делом разговорился, разговорил и Фирсова. Говорили о малопредосудительных вещах – о футболе, о городках.
