молчит и голову склоняет, а все одно видно, с трудом сдерживается, слушая, что чиновник старику — видать, тому самому янбану — вещает. Сын? Секретарь? Ссыльных частенько привозили со всей семьей и челядью — если не было на то другого указа.
— Жалко паренька, заморит ведь господин Ли, — промолвила Ма Ро, добротой никогда не отличавшаяся. — Слыхали, велел поселить их в Становище духов? А все знают, кто туда войдет, не жилец уже!
Вокруг закивали, заворчали. Ха На тоже нахмурилась. Но не потому, что была согласна. Просто ей самой этот заброшенный дом был к душе. С детства туда бегала — сначала от отца, на колотушки скорого, а потом от насмешек ровесников. Была она тогда маленькой да щуплой, что мелкая креветка, а на каждую дразнилку и обзывание вспыхивала и лезла в драку. Попадало, конечно, вот и сидела там часами, зализывая раны на теле и на непомерной, как отец говорил, гордости. Если в Становище и обитали духи, то только добрые: успокаивали, обдували синяки да ссадины, осушали злые слезы. А если уж она придремывала, сны снились только добрые, солнечные и сытные. Она и сейчас иногда в тот брошенный дом заглядывала. Уже не чтобы спрятаться — просто посидеть, подумать. Помечтать. Мечты случались такими странными, что и не расскажи, но могла и находила время мечтать она только там. А теперь что же — и шагу туда не ступи? Будут в Становище какие-то осужденные янбаны жить! Ха На чуть от досады ногой не топнула да в пыль не плюнула. Вот ведь незадача!
Народ загомонил, зашевелился. Повели в Становище ссыльных дворян и пожилых слуг, которых с хозяевами привезли, верно, за негодностью в другом месте. Старик впереди — видно, что устал и тяжел, но от надменности не позволяет себя под локоть поддерживать. «Красавчик», на голову выше, следом шагает, ни на кого не смотрит, лицо злое. Как такой может понравиться? Уж она бы красивым его ни за что не назвала! Ей самой парни добрые да приветливые к душе. Вон как сын господина Ли. Тот нос не задирает, всегда найдет ласковое словечко и для нее, бестолковщины, которая даже глаза на него боится поднять, не то что ответить.
Кое-кто любопытный потянулся следом — надсмотрщики разогнали, от важности чуть не лопаются. Толпа постояла еще, посудачила, но, едва ворота на чиновничий двор закрылись и управляющий вышел, скоренько вспомнили о работе да заботах.
Ха На получила свою привычную порцию брани за небогатый и неказистый улов. Хорошо, с тех пор как бабушка пригрозила управляющему руки оборвать и рыбам скормить, отвешивать затрещины внучке тот остерегается. Ведь прозвище Морская Ведьма старая хэнё получила не только за самые лучшие уловы, но и за нрав крутой.
Даже сейчас, лежа, охая да постанывая, бабушка все одно раздавала приказы и нелестные характеристики и внучке, и заглянувшему таки вечером Хван Гу. Дед жил неподалеку, наведывался от одинокости часто, и Ха На привыкла к их вечным перепалкам. Эти двое с молодости жили в соперничестве и ссорах и свою искреннюю привязанность и поддержку так до сих пор и выражали. Бабушка то и дело хлопала соседа по загребущим рукам: следила зорко, чтобы внучке доставался лучший кусок рыбы и самая большая порция кимчи.[5]
На рассказ о сосланных янбанах неожиданно вздохнула:
— Вот ведь бедняги! Старик да мальчишка норовистый… не привыкли ни работать, ни шею гнуть… сгинут, как есть сгинут! Ха На, ты глянь там, как устроились, может, помощь какая нужна.
У внучки от неожиданности кусок не в то горло пошел. Прокашлялась, глаза вытаращила.
— Бабушка, да на что они нам сдались?!
— Сходи-сходи. В глаза не лезь, просто погляди.
Хван Гу в кои-то веки поддержал «строптивую девчонку»:
— И впрямь, старуха, чего это ты удумала?
Та сидела, закутанная во все одеяла, что есть в доме, — ни дать ни взять крепенький кочан капусты. Глаза прикрыла, будто уснула или внимательно к чему-то прислушивается. Посидела, шумно потянула носом и молвила:
— Чую, ветер меняется.
Ха На тоже принюхалась, море послушала. Не дано ей пока, как бабушке, перемену предсказывать. Но та сейчас говорила вовсе не о погоде. Уставилась на внучку слезящимися глазами и повторила:
— Новый ветер пришел вместе с ними. Так что сходи глянь!
В этот раз и спорщик Хван Гу язык прикусил. Если старая хэнё говорит такое, то с ней и деревенская шаманка не спорит, а делает.
Вот и внучке, хоть и с досадой, пришлось покориться.
Но оттягивала она посещение янбанов как могла — то есть пару-тройку дней. Лишь когда бабушка несколько раз вопросила, побывала ли, да все грознее и грознее, все-таки поплелась к дому призраков… теперь ссыльных. На подходе к Становищу разогнала любопытных деревенских ребятишек, подглядывающих за новенькими. Обругала, затрещины зазевавшимся отвесила, да еще грозно потопала вслед ногами, чтобы сразу не вернулись и не обнаружили, что занимается она тем же самым.
Ха На с детства облюбовала дерево на склоне: сколько лет то кренилось и грозилось упасть в море, столько и продолжало упорно цепляться за скалу. Одна ветка толщиной с ее ногу простиралась прямо над Становищем. Девушка проползла змеей по шершавой коре и прилегла среди густой листвы —
