наговоришь: тоже подавлены катастрофой, постигшей славный дом Кимов, испуганы незнакомой обстановкой и недружелюбием жителей острова. Да и характер молодого хозяина к излишней болтовне тоже не располагает. Как глянет недобрым глазом, строгой бровью поведет… с детства был неласков и не приветлив, с возрастом, правда, нрав научился укрощать, но сейчас вот-вот огнем пыхнет… Лучше держаться от него подальше и потише!
Да и ему самому для общения со слугами хватало пары слов.
Еще этот Ли Сын Хи — сынок уездного чиновника, пришедший вроде бы познакомиться с приезжим ровесником, а на самом деле налюбоваться и насладиться унижением знатной столичной семьи! Сон Ён выдохнул длинно и громко: получился полустон-полурычание. Видеть его, такого самоуверенного и благополучного, и не думать при этом о собственном беспросветном положении просто невозможно!
Хотя Сон Ён очень старался. Он вспоминал и твердил строки конфуцианских трактатов, пытаясь найти в них утешение и философское смирение. До изнеможения бродил целыми днями по окрестным холмам и скалам, чтобы, вернувшись, вытянуться на постели и провалиться в черный колодец забытья без сновидений. Вот и сейчас он бездумно брел по темному берегу, не заботясь о том, что может споткнуться о невидимый в ночи камень, да и вообще полететь с обрыва, сломав себе шею. Такой исход — что скрывать — представлялся ему даже более предпочтительным…
Он облюбовал для своих прогулок берег, на который выходили ворота дома. Местные сюда практически не наведывались, а во избежание новой шокирующей встречи с бесстыжей хэнё и ее драчливым опекуном Сон Ён каждый раз предварительно убеждался в их отсутствии.
Но такое явление увидел впервые: казалось, по кромке воды ползет какая-то морская тварь с сияющей головой. Он приостановился на обрыве, напряженно вглядываясь, и едва не рассмеялся: ну конечно же! Просто по берегу брел человек, держа в одной руке фонарь, а в другой — палку. Приманивает добычу на свет, надо полагать.
Придется подождать, пока тот уйдет подальше, а потом уже двинуться самому. Когда Сон Ён отвернулся от путеводного фонаря, ночь стала еще непрогляднее, и в этой тьме, как в старом зеркале, отразился силуэт ночного рыбака: босые ноги, закатанные штаны, чогори и… черная длинная коса. Конечно, это мог быть и парень, но отчего-то ему показалось…
Сон Ён довольно неуклюже спрыгнул с осыпающегося под ногами склона и, ругаясь на попадающие в обувь мелкие камни, двинулся наперерез.
— Эй!
Палка в руке человека взлетела и стремительно опустилась. Рыбак присел, рассматривая свою добычу.
Не показалось! Девчонка сунула в сетку что-то похожее на змею — а может, то и была водяная змея — и подняла голову.
— Чего шумишь? — сказала укоризненно. — Всех сейчас распугаешь! Какой ты неуклюжий… господин.
Так вот почему мелкая не обернулась и даже не вздрогнула от оклика: давно уже услышала его приближение. Сон Ён досадливо пожал плечами, удивляясь, что раздражается даже на такую малость; не в детские прятки же он с ней играет, в конце концов!
— И много ты в ночи наловила?
Девушка потрясла шевелившейся сеткой.
— Много, не много, сколько поймала, всё наше, — и добавила почему-то с насмешкой: — А то у нас вдруг прибавление семейства случилось! Дедушка, тетушка с дядюшкой, да еще и старший брат. И все как один неумехи!
Родственники какие приехали? Сон Ёна больше интересовало содержимое сетки. Заметив его любопытство, хэнё поднесла фонарь к добыче и, тыкая пальцем, принялась называть каждого морского гада. Сон Ён машинально шевелил губами, повторяя. Чувствовал он себя при этом дитем неразумным или вовсе чужеземцем… Да и то сказать, местные названия любую известную вещь превращают в неведомую диковинку.
— А, — сказала девчонка, как будто ей в голову пришла внезапная идея, — ну раз уж ты все равно тут…
Ловко и быстро выковыряла раковину морских ушек, тут же тонко покромсала ножом, полила чем-то, пахнущим пряно, и ткнула моллюском в губы Сон Ёна:
— Ешь!
Он хотел оттолкнуть ее руку, но с удивлением понял, что голоден — как бы не впервые за время, проведенное на острове. Мясо было тугим, упругим, пахло морем, маслом и немного — ее пальцами. Хотя он их не обнюхивал, конечно. Проглотив, увидел на протянутой ладони следующее подношение. Подношение? Скорее, это походило на кормление упрямившегося ребенка с насильственным запихиванием еды ему в рот.
— Ну вот! — сказала девица с удовлетворением. — А то что-то ты схуднул, господин. Да и шляпу не носишь, почернел на солнце, гляди, так тебя скоро с последним ноби спутают!
Из-за этой неожиданной грубоватой заботы Сон Ён великодушно простил бесцеремонность хэнё, да и саму заботу принял — словно темнота как-то сближала их, милосердно ретушируя и чумазую руку помощи, и попранную дворянскую гордость.
…Двое сидели на берегу. Между ними — фонарь; в набегавшей волне на вбитой в песок палке — сетка с добычей. Впервые запах морского берега, сырой, с примесью водорослей и рыбы, не казался тяжелым и отвратительным. Начинает привыкать, наверное.
— Как давно ты ныряешь?
Девчонка пошевелила пальцами, словно решила на них посчитать и ему показать.
— С пяти лет.
