В одиночестве?
Нет, кажется, со мной кто-то был.
Кто?
Задав себе этот вопрос, я внезапно с ужасом понял, что не имею никакого понятия о том, сам-то я кто такой.
Я снова заозирался в поисках хоть малейшей зацепки.
Ничего.
Паника разгоралась во мне все сильнее. Окружающая действительность теперь воспринималась враждебной и опасной. Пора было убираться отсюда. Все равно куда, лишь бы подальше и поскорей. Звенела во мне какая-то до предела натянутая струна. Казалось: раздайся рядом какой-нибудь громкий звук, сверкни поблизости резкое чье-нибудь движение – и струна эта лопнет. И вот тогда произойдет нечто непоправимое, нечто на самом деле ужасное…
Я развернулся, шагнул… и тут же запнулся обо что-то под снегом, тяжелое, металлически брякнувшее. Автомат Калашникова. «Мой автомат…» – всплыла со дна сознания подсказка. Эта находка натолкнула меня на мысль: а нет ли рядом еще каких-то предметов, способных прояснить ситуацию, в которой я нахожусь?
Превозмогая страстное желание удариться в бегство, я закинул автомат на плечо и принялся обшаривать карманы. И первое, что мне удалось обнаружить, был маленький целлофановый пакетик, внутри которого помещался засушенный цветочный бутон…
И моментально с моего мозга точно сорвали драпировку. Освобожденный поток памяти хлынул в сознание, словно застоявшаяся кровь – в конечность, с которой срезали чрезмерно тугую перевязку. Я вспомнил все. Кроме одного, пожалуй… Что же такое произошло, что я вдруг обеспамятствовал?
Я заметался, крича полушепотом:
– Дега! Дега!
Он-то куда подевался?!
Пробежав с десяток шагов вглубь леса, я остановился, услышав невнятное восклицание откуда-то сверху. Задрал голову…
Мой кореш висел метрах в трех от земли, обняв руками и ногами толстую ветвь. Вывернув голову, он с испугом смотрел на меня.
– Спрыгивай! – приказал я. – И бегом за мной! Может, она жива еще! Может, мы успеем!
– У… Умник? – с сомнением выговорил Дега.
– Нет, е-мое, Рабиндранат Тагор!
– Здравствуйте, Рабиндранат…
– Да Умник я, Умник! Включай скорее свою черепушку! Это я! Узнал?
Дега выпустил ветвь из объятий и рухнул в снег. Я помог ему подняться. Отвесил пощечину, еще одну… И с облегчением увидел, что взгляд моего кореша вновь стал осмысленным.
– Это что такое с нами было, а? – хрипнул он, потирая запунцовевшие от ударов щеки. – Я как будто на некоторое время с ума сошел. Как провалился куда-то…
– Спроси чего полегче… За мной, говорю! Быстрее!
– Это что такое было? – промычал Спиридон, пуча глаза на Комиссара, растиравшего ему уши снегом.
– Ментальная контузия, Спиридоша. Мощно он вдарил, Консультант-то наш. Даже меня на несколько секунд вырубило.
– За… зачем он?..
– Я думаю, не специально. Спонтанный выброс энергии, этакий крик боли… Смотри на меня! В глаза мне смотри. Сейчас тебе легче станет…
– Да какой там «легче»! – взвыл Спиридон.
Оттолкнув Комиссара, он вскочил. Рывком повернулся вокруг своей оси и схватился за голову:
– Нас расстреляют! Нас даже под трибунал отдавать не будут, шлепнут в каком-нибудь подвале, как собак!
– А не сменить ли тебе, Спиридоша, пластинку? Не надоело одно и то же талдычить?
– А что делать? Что теперь делать? Чего вы-то такой спокойненький?
«А ведь и правда, – подумал Комиссар. – Нет уже былой тревоги, ушла она куда-то… А вот что-то вроде удовлетворения – есть…»
Поодаль темнели фигуры солдат. Почти все люди пришли в себя. Кое-кто испуганно озирался, не решаясь подняться в полный рост, но большинство уже растекалось кто куда настороженно-нервной пробежкой, как тараканы при вспыхнувшем свете.
– Свершившегося не исправить, – проговорил Комиссар. – Да и повода для отчаянья я не вижу. Диверсантам не удалось достичь своей цели. Объект не поврежден.
– А Консультант?! Они ж убили его!
– Не думаю, что он… уничтожен. – Комиссар хотел было повторить за Спиридоном «убит», но почему-то не стал этого делать, заменил слово в последний момент. – Мне кажется, он еще… подлежит восстановлению.
Один из солдат – часовой от ворот третьей линии – подошел к ним. Выглядел боец как человек, очнувшийся от кошмара, но внезапно осознавший, что,
