Останавливаетесь и ждете. Вас встретят.
– Кто? – не удержался и я.
– Друзья.
– Ваши?
– Теперь уже и ваши тоже.
– А если не встретят?
– Встретят, факт, – уверенно ответил Макс. – Все, хватит болтать. Засек время? Вот и славно. Ну… с Богом!
Он достал из бардачка травматический пистолет и вышел из автомобиля. Свой рюкзак, между прочим, оставил на сиденье.
– Зря он Макарова-то выбросил, – прошептал Дега, когда брахман, ступая быстро, но осторожно, пригибаясь к земле, свернул за забор последнего дома на улице.
– Сам же слышал. Нельзя шептунам боевым оружием пользоваться, – напомнил я.
Дега посмотрел на часы.
– Может, сразу развернуться, а? – предложил он. – Ну, время сэкономим и все такое…
В глазах кореша я без труда прочитал жадное желание: чтобы не вернулся Макс через пять условленных минут и мы получили бы возможность укатить отсюда. С чистой совестью, да. Он ведь сам оставил такое распоряжение. Укатить в родной Заволжск, в родную Гагаринку. И плевать, что там нас ждет. Что бы ни ждало, уж, верно, всяко лучше, чем эта бешеная круговерть, в которую мы оказались втянуты и которая треплет нас, как пару окурков в водовороте унитаза, и все никак не успокаивается.
Да что говорить – в тот момент я и в самом себе ощутил такое желание. И почему-то этого желания испугался. То есть не «почему-то», а из-за возникшей непонятно откуда уверенности, что Макс через пять минут все-таки не вернется. И даже не только поэтому. Была еще одна причина…
В тот момент я вдруг понял – вот она, точка перехода. Настоящая. Не вчера, близ заволжского городского парка культуры и отдыха неизвестно чьего имени, решалась наша судьба… Она решается сегодня и здесь, в чудом выжившей деревеньке Моршанка.
У меня, кажется, волосы на затылке встали дыбом, когда я вдруг понял, что мне предстоит сейчас предпринять.
– Развернуться, а? – повторил Дега, снова искоса глянув на часы. – Ну вроде как ради удобства. Чтоб потом не суетиться?
– Делаем так, – заговорил я каким-то не своим, оледенело ломким голосом. – Я иду за Максом. А ты – если мы раньше не вернемся – через… те же пять минут подъезжаешь к дому этого Трофима. Двигатель не глуши на всякий случай. Подхватишь нас.
– Башней тронулся? – взвыл Дега. – Ты что? Зачем тебе это надо?!
Зачем? Я и сам не смог бы этого внятно объяснить. Мне было надо – и все. Не сделай я того, на что сейчас решился, я всю оставшуюся жизнь буду жалеть, что судьба дала мне возможность стать частью чего-то настоящего, чего-то неизмеримо большего, чем обыденное выживание… а я струсил и сбежал.
– Зачем?! – потряс меня за плечо Дега.
– Да ни за чем, – высвободил я руку. – На мне ведь футболка счастливая.
– Тогда я с тобой пойду, – с отчаяньем выговорил мой кореш.
– А кто нас подхватит… если что? Я водить не умею. Хоть и сын дальнобоя.
Дега опустил глаза, облизнул губы. Судя по всему, он попытался скрыть от меня облегчение, но получилось у него это плохо.
Я выпрыгнул из машины.
Дом Трофима Ладогина почти не отличался от других домов-усадеб Моршанки: такое же монументальное здание, многочисленные пристройки, высоченный глухой забор. Но ворота были распахнуты настежь, и стоял в этих воротах – задом во двор, а мордой на улицу – точно такой же внедорожник, как и тот, на котором приехали сюда мы, только целенький, чистый, немного лишь забрызганный грязью понизу. И наклейка на его лобовом стекле была, как у нас: «Правительство Заволжского округа».
Я как раз добежал до внедорожника, присел, сдерживая дыхание, чтобы не шуметь, когда со двора донесся сдавленный крик и сразу после него – негромкий упругий хлопок. А спустя мгновение – глухой мягкий удар. Словно мешок бросили на землю.
Я рванул во двор, стараясь все-таки держаться в тени автомобиля. Впрочем, долго оставаться незамеченным шансов у меня было маловато.
Прямо передо мной, в середине просторного, чисто подметенного двора, шагах в десяти от ворот, стоял крупный мужик в светлом спортивном костюме. Позади мужика лежал на земле огромный продолговатый черный пластиковый пакет, в котором угадывались очертания человеческого тела.
Этот… в спортивном костюме неотрывно смотрел на меня широко распахнутыми неподвижными глазами. Губы его были стиснуты до синевы и дрожали словно от великого напряжения. Мужик подергивал ногами, силясь оторвать их от земли, но они почему-то не отрывались, точно были приклеены. Правую руку он запустил за пазуху и теперь пытался вытащить ее обратно – безуспешно пытался, потому что рука его по какой-то причине накрепко увязла за отворотом куртки.
Наши взгляды встретились. Мужик затрепыхался сильнее и замычал, явно не в силах разжать губ.
