– А с остальными что?
– Между прочим, мы испытание… – начал было Дега.
– Некогда мне! – отмахнулась Иринка.
Глава 2
Макс вернулся. Оно и неплохо, конечно, для общего дела. Но для меня и для Ветки… Что-то теперь будет?..
Тоска вцепилась в меня мгновенно и крепко – как в мышь вцепляется прыгнувшая из засады кошка. Кошка, черт возьми… Только в поговорках и остался образ этого исчезнувшего навсегда животного… Меня охватило острое чувство безвозвратной потери чего-то очень хорошего. Будто, отлучившись ненадолго из пиршественного зала, гремящего беззаботно развеселой музыкой, я влетел обратно, неся в душе нерастраченный праздничный запал, и застал зал опустевшим и онемелым. Огни потушены, гости разошлись, хмурые халдеи убирают грязные тарелки со столов, под которыми, рыча, дерутся за кости дорвавшиеся до дармовщины уличные шавки… Все, праздник кончен, всех просим выйти вон…
Эти два месяца, пожалуй, лучшее время в моей жизни…
Мы с Веткой, после того как признались друг другу в самом важном, так ни разу серьезно и не поссорились. Словно те самые слова стали этаким, черт возьми, паролем к счастью.
Да, счастье… Это то время, когда вокруг тебя ничего плохого нет. В смысле плохое-то, ясное дело, есть, куда оно денется… Но ты его не замечаешь. И каждое мгновение твоей жизни ощущается брызжущим фейерверком наслаждения.
Дни переполнялись нескончаемыми занятиями – и в этом тоже было наслаждение. Они пролетали быстро, эти дни, но вдруг вечером начнешь вспоминать, что делал сегодня, чему научился, и диву даешься, как много нового удалось впихнуть в себя всего за несколько часов. И тогда даже усталость кажется приятной. Самое интересное, я заметил, что и Дега, и другие мои соученики чувствовали нечто подобное. Ну, может быть, не так ярко, как я…
А когда небо над Монастырем темнело, ко мне в келью приходила моя Ветка…
В общем, такие это были два месяца, что каждый день мне не хватало дня, а каждую ночь – не хватало ночи.
И что ж теперь – все это кончится, да?..
Я припомнил еще, как мы праздновали всем Монастырем Конец года. То есть, тьфу, не Конец года, а Новый год.
Славный был праздник, светлая была ночь. Мы все вместе – я, Дега, Ветка, отец Федор, Однако, Егорша, Ирина – словом, все собрались в одном из двориков за праздничным столом. И хотя ночь выдалась морозной, почему-то совсем не было холодно. И вряд ли причиной тому являлся кагор, немалое количество бутылок которого выставил, извлекши из монастырской кладовой, отец Федор… Горели свечи, расставленные по парапетам и по столу, светили с земли несколько керосиновых ламп. А в самую полночь Однако взвился вдруг в воздух и, зависнув над куполами крохотной темной точкой, хлопнул в ладони. И осыпал Монастырь снопом ярких разноцветных искорок, которые, впрочем, истаяли, не долетев до нас…
Но самое главное случилось на рассвете. Мы с Веткой пошли, обнявшись, прогуляться перед сном. И в каком-то из нижних дворов, где каменные плиты покрывала нанесенная годами почва, я вдруг заметил… Метнулся туда и осторожно разбросал снег ладонями.
Ветка ахнула, увидев качнувшийся на нежно-зеленом стебельке белый, словно теплое молоко, живой цветочный бутон.
– Что это? – проговорила она. – Этого же быть не может…
– Значит, может, – сказал я.
Я сорвал цветок, быстро, пока она не успела мне воспрепятствовать. Сорвал и протянул ей.
– Как он называется? Подснежник, да?
– Счастье, – ответил я ей. – Вот как называется.
Она улыбнулась и вдруг дрогнула губами.
– Очень уж хрупкое это счастье, – сказала она. – Недолговечное. Скоро увянет…
Наверное, надо было возразить ей на это, успокоить как-нибудь. Но я не придумал тогда как…
– Чего завис? – потряс меня за плечо Дега.
Я тряхнул головой, очнулся. Пробормотал:
– Чего-чего… Непонятно, что ли?
– Да понятно, – сочувственно вздохнул мой кореш. – Пошли похаваем?
Конечно, долго я на кухне не усидел. Только тетя Зина убрала подносы с пустыми тарелками, только Дега проводил ее мягко подпрыгивающий при ходьбе зад замаслившимися глазками, я поднялся.
– Давай заглянем в трапезную?
– Подумаешь, немолодая… – невпопад отозвался кореш. – Подумаешь, родинка на носу. Шапокляк наша вон еще старше. И помимо родинок еще и бородавки на себе отрастила…
– Я говорю, давай… – перебил я Дегу, но он, причмокнув напоследок губами вслед тете Зине, перебил, в свою очередь, меня:
– Да слышу я, что ты говоришь, слышу. Ну, заглянем мы в трапезную. Нас тут же и выпрут оттуда.
