приблизиться.
Эта свеча – одна из любимых в коллекции Короля Волков.
Интересно. Остальные тоже заинтересовались свечкой, я же вновь посмотрел в окно. Там все успокоилось и твари разошлись, почистив тротуар от наших мозгов своими языками. Чистоплотные они тут.
Я почувствовал кого-то еще в здании, махнул рукой остальным, и мы пошли к лестнице.
Тихо поднялись наверх, и нашли едва прикрытую дверь. Обстановка в комнате была тихой, уютной и милой. На полу была навалена куча вещей, у стены стоял столик, на котором располагался маленький сундучок.
А в кресле-качалке кто-то спал.
Кажется, это старушка, к тому же, судя по пустым глазницам, она слепая, но она жива.
Она сидела в кресле, медленно покачивалась и храпела. У бабули не было одной ноги, а лицо все в шрамах. Жуть какая-то.
Я постучал в дверь.
Бабуля храпнула, но не проснулась. Будить пенсионеров неприлично, но нам нужна информация.
– Простите, – сказал я и еще раз постучал.
– Ох, ах, – очнулась она. – Кто тут? Гарми, это ты? Голос похож, малыш…
– Нет, простите, я не Гарми, – сказал я. Остальные решили помолчать и не вмешиваться в разговор – на всякий случай. Видно, как Ванда хочет поболтать, но терпит, молодец.
– Очень жаль, – покачала она головой. – Славный был мальчик. Читать любил. Я помню, как он приходил ко мне, чтобы я научила его новым буквам, и мы вместе почитали сказки. Красавцем вырос, ох, – она печально вздохнула.
– Простите, что напомнил вам о нем, – сказал я. – Меня зовут Морроу. А вас?
– Ох, ох, Марта я, няня в замке. Но нянчить некого, детишки-то выросли. Выросли. Гармиан где-то в лесу гуляет, а Сергоний у озера, а девочки гуляют на улице. А они красавицы, все трое. Какие красавицы! Ох, – продолжила она говорить странные бессвязные вещи. Мне почему-то вспомнился тот сон.
Я думал продолжить разговор, но бабуля достала какую-то шкатулку, завела ее ключом и открыла. Оттуда заиграла музыка, а сама старушка начала петь довольно жутким голосом.
Голос у нее оказался хриплый, отчего слова были особенно пугающими. Да и с рифмой было так себе.
Она на секунду замолчала.
Голос бабули стал более низким, а звук музыкальной шкатулки стал будто тише.
Старушка уснула, пропев эту песню.
У меня мурашки по коже пробежали от всего этого. Мне даже страшно представить, что все это значит. Зубы стучали, а руки тряслись. Страшно. И голос у нее жуткий. Я посмотрел на компаньонов – они были в таком же состоянии. Старушка больше в себя не приходила, хоть мы ее и звали.
– Дантес, – обратился я к нему. – Можешь прочитать ее мысли?
– Попробую. Только я не знаю, как она отреагирует и не умрет ли.
