– Похоже, вперед они не спешат.
– Опасаются… споем?
– Давайте, месье адъютант….
И они на два голоса запели….
Это была песня легионеров. Сам Легион зародился более двухсот лет назад, его основали французы, которые хотели колоний в Африке, но не хотели за них сражаться. Изначально французы не имели права вступать в Легион, но это правило никогда не соблюдалось строго, француз мог назваться бельгийцем или швейцарцем и все же вступить. Родина Легиона – пустыня. У этой песни была традиция, ее пели ровно за восемьдесят восемь шагов и в ней говорилось о европейских мужчинах, которые отправлялись в Африку, и там солнце делало их тела бронзовыми…
– Как… согрелся, капрал?
– Да, месье адъютант.
– О’кей. Перезаряди и прикрывай меня. Мы двинемся вперед, и я буду наводить.
– Сделано, месье адъютант.
– Легче, капрал. Мы не на учениях. Ты прикрываешь мою ж…, а я прокладываю путь для твоей, о’кей?
– Так точно…
Капрал подбежал к ближайшему мулу, приятно теплому, как будто это было животное, а не механическая машина. Сунул в крепления винтовку – она пока ему не нужна, и вряд ли стоит ее тащить на себе, когда есть мул.
Вместо винтовки он взял пульт управления. При необходимости мулом можно управлять с офицерского тактического планшета, но это все не то. Планшет был планшетом, он был хорош для всего и одновременно ни для чего. Это как компьютерная игра. Пульт управления – это почти полноценный пост управления, с джойстиками управления и клавишами огня, с прямым обменом данными с камерой. Его вешают впереди, цепляя к бронежилету – управление почти то же самое, как на машине едешь. Штука очень удобная.
Вместо обычного к пульту прилагался свой шлем с полным забралом, примерно таким, какие раньше были на шлемах полицейских подразделений по борьбе с массовыми беспорядками. Шарк опустил его, активировал систему.
– Код идентификации.
– Три – один – семь – два – один – девять – Виктор – Виктор.
– Принято…
Внутри, на внутренней поверхности бронестекла появилось изображение с камер наружного обзора. Справа оно было плавающим – адъютант догадался, что оно виртуальное, потому что правая камера выведена из строя при обстреле, и система пытается это компенсировать за счет камер фронтального и бокового обзора. Он перестроил камеру, чтобы обеспечить равномерное, пусть и суженное поле зрения.
– Всем номерам Виктора – вперед!
Совсем стемнело.
Разведчики десанта с помощью спецснаряжения поднявшись по казавшейся неприступной, обледенелой стене, сбросили сверху тросы, закрепив их на месте. По ним один за другим пошли десантники и тюки с грузом, чередуясь. Через несколько минут все оказались наверху…
– Посчитались по три. Штурмовые магазины примкнуть. Глушители примкнуть. Чистим внутри. Делаем тихо, в живых никого не оставлять.
Последний приказ даже сейчас был незаконен, и случись это в другом месте – не миновать знакомства с военным прокурором. Но там – не здесь. Здесь территория беззакония, никаких законно отданных приказов нет даже неофициально. Есть свои и есть чужие. Вот и все.
Перед глазами – черная стена плотины, но даже отсюда видны вспышки выстрелов и взрывов. Охрана плотины, расположенные рядом с ней боевики, заняв оборону по гребню гор и около самой плотины, ведут огонь по наступающим союзникам, как им сказали, киргизским племенам. Племена – это хорошо, они отвлекут на себя внимание и позволят десантникам зайти боевикам в тыл.
– Дверь…
Да, это дверь. Она предусмотрена здесь для ремонтных групп, которым время от времени требовалось осматривать оборудование на тыльной стороне плотины. Сейчас эта дверь используется куда интенсивнее – через нее проходили расчеты пулеметов, которые занимали позиции на тыльной стороне плотины, в сложенных там укреплениях – казематах.
Дверь и все пространство вокруг нее заледенело от брызг и водной взвеси. Но сама дверь явно открывается. Через тонкий слой льда, да и на самой двери видно наскальное творчество – надписи Аллаху Акбар и шахады на арабском, на местном, на русском, а также – фашистский знак, свастика.
Совсем охренели.
– Готов!
– За дверью чисто.
