несколько страниц.
— Молитвенник? — Его кадык нервно запрыгал, а с губ сорвался радостный смех. — Браво, леди Пустота, ты не перестаёшь нас удивлять!
— Библиоманту не дано выбирать свою сердечную книгу! — сказала Фурия.
Петушиная книга в её кармане торжественно кашлянула и добавила:
— Что вовсе не понижает качество их сотрудничества.
Пак сунул сердечную книгу Изиды себе в сумку и подал знак остальным экслибри.
Вперёд выступил Хольмир.
— Отнеси её в лагерь, — сказал ему Пак. — И поосторожней — помни о ранах. Её смерть никому не принесёт пользы. — Другому экслибро, наполовину человеку, наполовину грызуну, он приказал: — А ты беги вперёд и предупреди Ариэля.
— Нет! — Фурия хотела встать у них на пути. Но Финниан крепко взял её за локоть.
— Они попытаются ей помочь, — сказал он. — По крайней мере, для начала.
— Ты же сам сказал…
— Не важно, что ты думаешь, но мы не отдаём её на заклание. Они не собираются убивать Изиду.
— Это правда, — подтвердила Кэт. — Когда мы пришли в лагерь, Хольмир уже обо всём доложил. Пак и остальные тут же бросились сюда, чтобы принести агента. С ней хочет поговорить Ариэль.
— Братья-бородачи всё время прятались здесь? — спросила Фурия. — Этот лес является их укрытием? И вы об этом знали?
— Я — нет. — Глаза Кэт были полны сожаления и растерянности. — По крайней мере, не наверняка. А вот Финниан…
Она замолчала, потому что на самом деле всё было уже сказано. Финниан был одним из повстанцев, что превращало его в смертельного врага Адамантовой Академии. Значит, для Фурии он был другом. Но почему же она совершенно этого не ощущала?
Страница в раскрытой петушиной книге по-прежнему дрожала и светилась, но Фурия уже потеряла свою силу. Даже если бы она захотела сейчас сложить страничное сердце, у неё бы ничего не получилось.
Девочка с силой захлопнула обложку, приплюснув клюв книги, и сунула её обратно в карман, настойчиво игнорируя нытьё, чуть приглушаемое тканью комбинезона. Затем она двинулась вперёд, не удостоив ни Финниана, ни Кэт даже взглядом.
Быстрыми шагами девочка последовала за Хольмиром с Изидой на руках. Он нёс её бережно, словно ребёнка.
Глава ДВАДЦАТАЯ
Ещё секунда — и Фурия рухнула бы в пропасть.
Из глубокого ущелья поднимались исполинские секвойи и тянулись высоко в небо, оплетаемые вьющимися растениями. Даже по самому краю скалы вились, путаясь стеблями и ветками, колючие кустарники, плющ и дикая роза.
Они уже довольно долго пробирались через эти заросли, казавшиеся на первый взгляд мелкими деревцами. И только присмотревшись внимательнее, — после того как её предупредил Финниан, — Фурия заметила, что земля под деревцами осыпается и между башнями толстых стволов и колючих лоз перед ней вдруг открылась глубокая пропасть.
Одна из секвой уже давно упала вниз. Её крона была похоронена на дне ущелья, на глубине двухсот метров, и в итоге дерево стало частью этого ущелья: сквозь него прорастали другие растения и тянулись из глубины к свету.
После того как экслибри вынырнули наконец из-под сетки листьев и виноградных лоз, закрывавших солнечный свет, Фурия заметила ступеньки, вырезанные в покрытом буквами стволе дерева. По ним путники спустились по склону и перешли через упавшее дерево, а там их ждали новые ступеньки, уводившие их, как винтовая лестница, всё глубже в ущелье.
Пак играл на флейте и пританцовывал, легко и беззаботно лавируя по краю скалы. Нежная мелодия, разносясь над кронами деревьев, никак не сочеталась с диким существом, которое её сочинило. Позади Пака шёл Хольмир с Изидой на руках, а за ним следовали Фурия и остальные экслибри. Замыкали процессию Кэт и Финниан.
Великан Хольмир, казалось, совершенно не ощущал вес женщины на своих руках, уверенно преодолевая ступеньку за ступенькой. За всё время пути он не проронил ни слова, и лицо его оставалось бесстрастным, даже когда Фурия догоняла его и обеспокоенно вглядывалась в лежавшую на его руках Изиду. Насколько она могла видеть, красные пятна на белом корсаже больше не увеличивались. Но даже не будучи врачом, она поняла, что агент потеряла слишком много крови.
Одна мелодия, которую наигрывал Пак, перетекала в другую. И хотя Фурия от всей души желала ему козлиной оспы, ей пришлось признать, что играл он виртуозно. В его музыке чувствовалось нечто успокаивающее и одновременно волнующее, мелодия то усыпляла девочку, то призывала её быть
