очередных юбилеев родных вооруженных сил орденскими планками, в большой фуражке и с пистолетом на боку смотрелся прямо-таки орлом. Вылитый маршал Жуков у ворот Берлина году этак в 1945-м. Полководец давно минувшей войны…
Однако начал исторический «военный совет» вовсе не он, а наш пузатый замполит подполковник Клочков (ни с какого бока не родственник погибшему в 1941-м у разъезда Дубосеково на подступах к Москве однофамильцу).
– Товарищи офицеры! – возгласил он таким тоном, словно сообщал нам ту самую величайшую военную тайну, за неразглашение которой пострадал вплоть до лишения жизни Мальчиш-Кибальчиш в книжке Аркадия Гайдара. – Вот уже несколько послевоенных десятилетий наш народ строит и защищает свою новую жизнь не в одиночку, а в тесном союзе братских стран социализма. Образование социалистического содружества – величайшее после всемирно-исторической победы Октября достижение общественного прогресса. Как советский строй явился прообразом новой государственности в странах социализма, так и Советская армия стала примером для создания военной организации социалистических стран. Теперь наш ленинский пролетарский интернационализм как принцип единения людей труда приобрел новые грани, обогатился новым содержанием. Ролилось братское единение свободных народов социалистических стран, а с ним и чувство коллективной ответственности за их развитие и укрепление, за их безопасность и независимость. Советский народ считает своим интернациональным долгом обеспечивать вместе с другими социалистическими странами надежную защиту всего социалистического содружества. Это положение является программным и для советских Вооруженных сил. Оно воплощает в себе патриотический и интернациональный долг советских воинов…
Ну и далее еще минут на двадцать «летучий митинг» в том же духе. Если отбросить с ушей всю обычную для подобных выступлений дорогого товарища замполита горячую лапшу и прочую вермишель, можно было тем не менее понять, что этой ночью произошло нечто из ряда вон выходящее. Более того, судя по всему, империалисты напали-таки на дружественную ГДР, и теперь мы ни за что не дадим своего союзника в обиду.
При этом во время своей речуги Клочков как-то особенно подозрительно смотрел в мою сторону. Что делать – мы с ним очень друг друга не любим, и это чувство взаимное. А началось это довольно давно. Аккурат перед теми самыми прошлогодними учениями он как-то поймал меня по дороге из штаба в парк с техникой.
– Трофимов, – говорит, – а почему это комсорг и заместитель по политической части вашего батальона до сих пор не сдали парторгу план культурно- массовых мероприятий на текущий квартал?
И глядит на меня, как преподаватель научного коммунизма на летающую тарелку.
– А я в детстве думал, товарищ подполковник, – несколько нахально говорю я ему на это после некоторой паузы, – что парторг – это тот, кто партами торгует…
Сказал я это не из чисто хулиганских побуждений, а потому, что мне тогда действительно было некогда и я устал до последней степени озверения. Да и ответить мне ему было нечего. На меня тогда повесили волевым решением освоение новой техники в кратчайший срок, и весь мой личный состав, как и я сам, пахали как распоследние Папы Карлы (хотя реально в той сказке Папа Карло вроде не пахал, а откровенно бичевал, вкалывал же его друг-приятель, столяр Джузеппе Сизый Нос, который ему то говорящее полено и подсунул), в парке техники или на полигоне. И мои комсорг с замполитом вкалывали наравне со всеми остальными, так что им было не до каких-то там бумажек с планами культмассовой работы.
Тогда Клочков ничего на эту мою реплику не сказал, но чуть позже, так сказать, за кадром, погнал страшную волну. Начал болтать о том, что я чуть ли не антисоветчик и он лично не в состоянии понять, как такого, как я, могли послать выполнять интернациональный долг в дружественную страну, да еще потом и наградить медалью «За отвагу». Уж не знаю, чего ему ответил комполка, мне лично было не до того, я тогда все еще продолжал новую технику осваивать в ритме чардаша. А когда мне досрочно присвоили майора, на Клочкова и вовсе было страшно смотреть. Ребята рассказывали, что он выдал фразу вроде: «Этот мерзавец Трофимов у меня эту звезду быстро рассыпет, или я буду не я…»
Однако ничего более замполит нам сегодня не сказал. Вместо этого возникший па авансцене комполка велел нам достать карты и отметить маршрут предстоящего движения: Нордхаузен – Тайстунген – Мюнден. И никто не удивился, хотя все прекрасно видели, что Мюнден – это уже ФРГ, с полсотни километров на той стороне…
Далее Лагутин объявил, что мы двигаемся по шоссе колонной, порядок следования обычный, походный. Во время движения усиленно наблюдать за воздухом, поскольку не исключаются удары вражеской авиации, при появлении которой следует рассредоточиться и укрыться в складках местности. Рации держать включенными на прием, но соблюдать максимально возможное радиомолчание. Конкретные боевые задачи – по мере продвижения. Начало движения – по его команде. Отдав эти распоряжения, он отпустил нас по местам.
Я вернулся в свой батальон, вызвал своих ротных – Кутузова, Дружинина и Маликова с начальником штаба батальона Шестаковым и замполитом Угроватовым и показал им на вынутой из планшета карте наш маршрут.
– Это что, товарищ майор, война? – спросил, перенося маршрут на свою карту, командир второй роты старлей Маликов, тощий и длинноватый для танкиста. Кстати, он вроде бы был моим земляком, но я за все время службы в ГДР с ним практически не общался, только по службе.
– Прямо нам об этом вышестоящее командование не объявило, товарищи офицеры, – ответил я. – Но, судя по поставленной нам задаче, все к тому и идет.
В общем, ротные и начштаба с замполитом ушли от меня несколько озадаченными.
