Летун резво спрыгнул с брони и, закинув ремень трофейной «М-16» за плечо, пошел вслед за Тетявкиным к его бэтээру.
– Как там наши дела? – спросил я Шестакова, слезая на землю и снимая танкошлем с мокрой головы. Под моей черепушкой гудело, как бывает после пьянки, в ушах словно стрекотали сверчки. Повоевал называется… Хотя в одной далекой жаркой стране бывало и хуже – в боевом отделении «Т-55» температура словно в буржуйке, вылезаешь после боя или долгого марша наружу, а там тоже градусов пятьдесят. И здесь понимаешь, что не хочешь уже ничего, кроме как лечь где-нибудь в теньке и помереть в спокойной обстановке. Там даже пить было бесполезно – все равно вода через считаные минуты выходит через поры с потом и не приносит ни малейшего облегчения, оседая на одежде разводами соли. Но ничего, никто не умер – отдыхивались, через несколько часов садились в тот же раскаленный танк и ехали воевать дальше. А здесь, в Германии, по сравнению с этим прямо-таки курорт…
– Да как сажа бела. Потери у нас немаленькие. Но если не считать этого – можно сказать, что все нормально. На позиции мы удержались, а теперь вон… – И Шестаков мотнул своей увенчанной полевой фуражкой головой куда-то назад, в сторону нашего тыла, откуда накатывались лязг и грохот, которые я до этого не слышал.
Я обернулся в момент, когда лязг стал отчетливым и через наши окопы и боевые порядки курсом на запад, по свежим следам первой роты, резво повалила сплошным потоком боевая техника. А именно – танки «Т-62» и «Т-64», перемежаемые БМП и бэтээрами. Со стороны загроможденного подбитыми танками шоссе тоже слышался рев многочисленных моторов. Похоже, подбитую технику растаскивали по обочинам, освобождая шоссе.
– Это что? – спросил я Шестакова.
– А это наш героический второй эшелон подошел. Как нам передали – 32-я гвардейская танковая дивизия из 20-й армии.
– Ну и на фига они теперь здесь, к шапочному разбору?
– Странные вопросы задаешь. Они вроде как имеют приказ развивать успех и наступать в направлении Бонна и Кельна…
– Ну-ну, как вражеские танки грудью встречать – это мы, а как города брать – так 20-я армия. Надеюсь, у них все получится… Там у меня, кстати, раненые, где наша медицина застряла?
– Работает медицина, раненых-то много…
Наконец минут через десять к нам подъехал зеленый санитарный «уазик-буханка».
Вылезший из него молодой санинструктор заметно удивился, увидев раненых гражданских.
– Чего морду кривишь, воин? – спросил я, видя, как медик, сдвинув пилотку на лоб, чешет в затылке. – Советская армия с женщинами и детьми не воюет, тем более с такими, которых ранили американцы. Что мне их было – гусеницами давить? Так что пока окажи посильную помощь и отправь их подальше в тыл, а лучше всего сдай немцам из Народной армии ГДР, пусть со своими новыми согражданами сами возятся. Если, конечно, эта бабенка раньше не помрет – ранение уж больно тяжелое…
Между тем от бэтээра вернулись вразвалочку спасенный летун с Тетявкиным.
– Я в свой полк сообщил, – сказал летчик. – Большое вам спасибо, товарищ майор, от всех ВВС.
– Обрадовались поди?
– Не то слово. Если бы я до вечера не объявился, они бы меня заочно похоронили. Однозначно…
– Ну, тогда – иди летай дальше. И помни, что с тебя причитается. А в другой раз смотри, куда падаешь. Если бы ты сегодня свалился километра на три дальше на запад – наверняка куковал бы сейчас у них в плену.
– Смерть, она, знаешь ли, не выбирает.
– И то верно. Ты сейчас куда?
– Мне приказали отъехать в тыл до ближайшей развилки дорог на Вильдунген, там должен быть пост авианаводчиков. Обещали туда вертолет прислать…
– Понятно. Сержант, ты нас слышал? – спросил я санинструктора, который с помощью своего шофера переносил раненую немку в «уазик».
– Ну.
– Не «ну», а «так точно»!
– Так точно, товарищ майор! – встрепенулся санинструктор.
– Ты в ту сторону едешь?
– Так точно! Мы там раненых сортируем для дальнейшей отправки в тыл!
– Тогда подбросишь товарища из ВВС.
– Слушаюсь! – козырнул санинструктор.
– Вот тебе и попутка, – сказал я летчику. – Давай езжай с медиками, Щепкин. И удачи тебе, летун, и в небе и на земле. Правда, за землю ты будь спок, а вот небо – это уже ваша головная боль…
– И тебе, взаимно, удачи, майор. Будь жив. Надеюсь, встретимся в шесть часов вечера после войны…
С этими словами он полез в «уазик». Мне очень хотелось сказать ему: не каркай, паря, ох не каркай, еще неизвестно, чем эта война закончится. Но я промолчал. Хотя вроде бы думать на войне о том, что будет после, – плохая примета во все времена. И если в фильмах о войне кто-нибудь начинает
