– Потерплю. Вправишь, малыш, – озолочу.
Узкие пальцы юноши, проявив внезапную цепкость, обхватили вывернутую ногу Ендриха.
– Ну, с Богом!
Далее юноша действовал на удивление быстро и уверенно. Последовал короткий сильный рывок. Ендрих выругался сквозь зубы, и старый Джакомо на этот раз не стал его попрекать.
– Ну, вот и все. Теперь надо забинтовать.
Атаман шевельнул вправленной ногой, поморщился.
– Ты гляди! Видать, и вправду у лекаря в подмастерьях ходил. Поройся в дальних тюках: там ткани. Бери любую, режь на перевязку. Вот нож, держи.
Из первого вспоротого тюка на свет явилась дорогая парча. Юноше и присоединившемуся к нему Джакомо (последний отчаянно чихал от поднятой пыли) пришлось вскрыть еще три тюка, прежде чем они добрались до запасов крепкого льняного полотна.
– Сколько здесь у папы всего! А я и не знала… – Люкерда растерянно глядела на атамана. Тот не ответил, кряхтя от болезненной перевязки. И вдруг осекся, резко приложил палец к губам. Все в подвале затаили дыхание. Джакомо, вознамерившийся чихнуть в очередной раз, спешно зажал рот и нос ладонью, задушенно крякнул, содрогнувшись.
Приглушенные шаги наверху, над головами. Смутно бубнят голоса. Скрипят, прогибаясь, доски.
Прямо на запрокинутые лица сыплется мелкая труха.
– Там, под потолком, – слышится свистящий шепот Ендриха. – Видишь затычку? Вытащи. Только тихо!
Джакомо с заметным усилием выдернул комок ветоши, затыкавшей крысиную нору или отдушину.
– …поскакали?
– Да к лесу, к лесу, куда ж еще?
– Не врешь?!
– Зачем мне врать, господин рыцарь! Разбойники – они разбойники и есть. Чистое разорение. К лесу, чет-нечет, погнали, логово там у них, проклятых…
– А народ где? Почему корчма пустует?!
– Так боятся людишки! Вы, мол, осерчаете, пороть велите. Попрятались…
– Ох, хитрая ты бестия, корчмарь! Ладно, тащи вино, мясо, да смотри, шельма, самое лучшее подавай! Поднесешь тухлятину – велю корчму спалить, а тебя на воротах…
– Самое лучшее, господин рыцарь! Сей момент!.. Беги, Мисюриха: винца, винца добрым господам, а я, чет-нечет, колбаски на сковородочку…
Ендрих жестом показал, чтоб Джакомо сунул затычку на место.
– Явились… Ничего, Ясь им глаза вином зальет, они и размякнут. Отсидимся. Ну что, малыш, самое время тебе шум поднимать, чтоб майнцы нас тепленькими взяли. А?
Юноша снова дернулся как от пощечины. Даже в зыбком свете свечи было видно, что на щеках его выступил румянец. Гнев? Стыд?!
– Зря вы так, господин Ендрих…
– Ах, извините-подвиньтесь! А кто нас продать грозился, когда его в схрон брать не хотели?
– Это я с перепугу…
– С перепугу он! У нас с доносчиками разговор короткий. Нож в брюхо и кишки на ветку. Рассказывай, чего ты с маркграфом Зигфридом не поделил?!
– Я… – Юноша смешался под устремленными на него пристальными взглядами. – Мне… мне в плен никак нельзя! Я к вашему князю шел, к Рацимиру Опольскому. Послушайте, отвезите меня во Вроцлав! Вы же можете! Вы наверняка все тропы знаете!..
– У тебя что, золотых амулетов целый мешок? То-то князь обрадуется! Нам – золото, ему – тебя. Последняя, значит, надежа!
– Нет у меня амулетов. Один был – тот, что корчмарю отдал. А насчет надежды… Может, и ваша правда. Только на меня надежда и осталась. Не выстоять ополянам против майнцев…
– Вы, молодой человек, сведущи в военном искусстве? – саркастически изломал бровь Джакомо Сегалт. – Стратег?! Полагаете, князь Рацимир назначит вас воеводой?
– Вы смеетесь надо мной. Но я должен… я хочу передать князю вот это…
Юноша раскрыл котомку, зашуршал тряпьем. На свет божий явилась шкатулка – потертая, о трех углах, расчерченная, наподобие трико фигляра, черно-красно-желтыми полями. Краска кое-где успела облупиться, края изрядно побиты. Кроме шкатулки, в котомке обнаружились большие песочные часы.
– Игра, что ли? – с презрением скривился атаман.
