Легенды древнего Хенинга (сборник)

Душа ухнула в пятки. Взгляд суматошной мухой заметался по трапезной, ища путь к бегству. На кулачках?! на поясах?! С этими?! Убьют, как Круг свят, убьют – и не заметят! «Вот т-те, злыдень, и праздничек!.. – злорадно каркнули откуда-то из прошлого. – Вот т-тя, ведьмачину окаянную, и обласкают!..»

– М-мейстер! Мейстер Филипп… скажите им!..

Рука Душегуба мягко тронула солому волос. Улыбка Душегуба легла на сердце теплым одеялом. Укутала, согрела. Голос Душегуба нес в себе покой и безопасность:

– Не бойся, малыш. Ничего не бойся. Ты понял меня? Ничего и никого. Пошли купаться, дурашка…

XLIX

Братцы-Базильсоны чуть море из берегов не выплеснули.

Бесились зверьми-левиафанами: с фырканьем, с молодецким гиканьем, норовя притопить друг дружку. Теплу и воде гости радовались совершенно по-детски. Мейстер Филипп плавал неподалеку, «собачкой», щурясь на солнце. Вит старался держаться поближе к нему. Потом, голышом вывалив на берег, затеяли пускать «блинцы». Тут Виту честь и хвала: его «блинец» аж семнадцать раз скакнул! В качестве награды победителя, раскачав, забросили на глубину – и побежали топить для верности. Навалились гурьбой: «Бу-у-у!» Юркий мальчишка выскользнул угрем, поднырнул между ног Базильсонов; расхрабрившись окончательно, изо всех сил дернул волосатую ножищу, норовя опрокинуть. В этом, правда, не преуспел – проще корову на горбу унести!

Но Андре Базильсон ничуть не обиделся на подобную вольность. Вот ведь, благородные – а забавляются, будто с ровней! Видать, люди шибко хорошие. Везет ему, Виту, на хороших людей!

«Хорошие люди» тем временем совсем разошлись. Затеяли кидаться друг в дружку мокрой галькой. Чисто огольцы в Запрудах. Как-то так само собой вышло, что скоро вся галька полетела в Вита – вертись-поспевай! Вит сперва боялся, а там приноровился. Даже разок в ответ засветил в лоб доброму Андре. А челяди ихней – и не раз! Игра все-таки…

Молодым козленком он скакал по пляжу, не замечая, что в него летит уже не галька, а изрядные каменюки. Заметил только, когда вдруг понял: не увернуться. Корявый обломок песчаника ввинтился в воздух едва ли не со свистом; Виту показалось, что душа от страха выскочила через макушку. Глупая, насмерть испуганная душа трепетала в лучах солнца, готовясь улететь насегда, а тело, оставшись без души, вдруг разучилось бояться. Просто не знало, как это делается. Телу было хорошо, телу было весело, тело дышало, играло, жило, тело сжимало кулаки странными, угловатыми шишками, заставляя руки плясать в обнимку с медленным, ленивым, неуклюжим камнем: два ткацких челнока взбесились, заметались – туда-сюда-обратно, туда-сюда-обратно… майская гроза, дробь по крыше…

Душа ахнула и упала.

Вит сидел на песке. Кашлял. Моргал. Кругом валялись каменные осколки. Один больно врезался в тощую ягодицу. Надо бы встать или просто подвинуться, да кашель, пакость этакая, одолел.

Костя Новоторжанин с уважением качнул кудлатой головой:

– Ишь ты!

– Бу! бу-у! – азартно рявкнул Якун Базильсон, выворачивая из песка глыбу с самого Вита размером. Мальчишка задушенно пискнул и бросился наутек.

Грянул дружный хохот.

– Стой, Виталя! – донеслось вдогонку. – Вертайся! они ж шутейно!..

Вит с опаской покосился через плечо. Обнаружил, что никто в него больше ничем не швыряется, а мейстер Филипп приветливо машет рукой. И, слегка пристыженный, повернул обратно.

Шуточки у них, у лбов заморских!..

Душегуб очень внимательно смотрел, как малыш возвращается. Даже улыбаться забыл. Именно сейчас Филипп ван Асхе с обжигающей остротой почувствовал: дело сладится. Как задумывал, так и сладится. С девицей (…алмаз в венчике тюльпана: светится…) все сразу было ясно. Кровь давняя, звонкая; не кровь – песня. А за этого бастарда, пасынка случая и упрямства, Душегуб волновался. До той минуты, пока душа не взлетела к солнцу, а телу стало лучше лучшего. Сладится дело.

Сладится тело.

Теперь видно.