Они ничего не знали, и не видели, и не обращали внимания на других.
А странный юноша аршинным шагом разрезал неуютный вечер, не чуя ни холода, ни ветра, ни брызг. Он шёл, собирая вокруг не видимые никем вихри пространства, прикасаясь и одновременно примеряясь к ним, в ожидании, когда начнёт получаться ими управлять.
А это время придёт – он знал наверняка.
И ещё он чувствовал, что от его прикосновений барьер делается всё тоньше и тоньше, всё ниже, всё эфемернее. Неведомое, прежде неподатливое, отгородившееся, не желающее знакомиться и раскрывать свои секреты, стало потихоньку расступаться, подчиняясь тому, кто сумел измениться. И гибкие трубы, в которые сворачивалось пространство, превращались в тоннели и коридоры, уходящие на десятки, сотни и даже тысячи километров прочь, в совершенно неведомые, но абсолютно реальные места, которые Марат никогда не видел, но теперь представлял так явственно, словно разглядывал фотографию.
Когда-то, всего пару дней назад, этот процесс был неуправляем, вызывал обиду, жгучее желание превзойти себя… И вот мечта сбылась.
Возбуждённый, раскрасневшийся, насквозь промокший и шумный настолько, что, будь на улице больше людей, он наверняка привлёк бы их внимание, Марат пешком отшагал весь путь домой и опомнился лишь на крыльце. Остановился, осмотрелся с очумелым видом: где это я? Через несколько секунд узнал знакомый подъезд и рассмеялся: «Ну и ну!»
Рано или поздно возникает вопрос: «Зачем?»
У всех.
Одних интересует «Зачем мы живём?»; других – «Зачем я на ней женился?»; кто-то корит себя за ошибку: «Зачем я так поступил?!»; а кто-то изумляется: «Зачем я ждал так долго?»
Зачем?
И совершенно очевидно, что этот вопрос задавал себе тот, кто прошёл через странную, таинственную и немного пугающую церемонию. Прошёл, ибо жаждал необычного, а теперь засомневался.
Зачем?
Что она изменила во мне? Что похитила? Что добавила? Каким я стану? Чему научусь? Зачем мне всё это?
Эти вопросы задавали себе все отобранные Бранделиусом «избранные», но Сатурн – громче всех, потому что, проснувшись утром, он ничего не почувствовал.
Абсолютно ничего.
Трудно сказать, на что он рассчитывал: увидеть себя демоном, научиться плеваться огнём, летать или вызывать драконов, царить на планете или провалиться в ад – неизвестно. Зато абсолютно точно известно, что он оказался совершенно не готов к тому, что утро окажется самым что ни на есть заурядным. Естественным до омерзения. И не очень приятным, потому что Сатурн, несмотря на холостяцкий образ жизни, не любил просыпаться одетым на диване, предпочитая кровать.
А тут проснулся.
Сел, не сразу поняв, как здесь оказался, стянул носки – почему-то именно их наличие взбесило молодого человека больше всего, – поморщился, бросил их в угол, а в следующий миг улыбнулся, вспомнив события вчерашнего дня, и попытался заглянуть себе в душу в надежде определить произошедшие изменения.
И ничего не нашёл.
В смысле, он сам не знал, как именно нужно «смотреть в душу», поэтому просто попытался разглядеть внутри себя что-нибудь необыкновенное и не преуспел.
Выглядел он, если верить висящему на противоположной стене зеркалу, как прежде, сил, чтобы взлететь, в мышцах или в душе не обнаружилось, драконы щелчком пальцев не вызывались, сверхъестественные тексты странных заклинаний на мёртвых языках в голову не лезли, а вместо плевков огнём изо рта просто плохо пахло.
«Надо мной пошутили?»
Однако в действительности Сатурн был далёк от мысли, что стал жертвой мистификации. Поведение Бранделиуса и остальных участников игры – а именно так их стал называть Сатурн – не оставляло сомнений в серьёзности происходящего, а значит, либо все они стали жертвами искренней веры в несбыточное и синдрома завышенных ожиданий, либо нужно просто подождать.
Сатурн сходил в ванную, с наслаждением освежился и привёл себя в порядок, умиротворённый, вышел на кухню, заглянул в холодильник и… громко выругался: есть было нечего.
«Доигрался…»
А голод, между прочим, донимал. Молодой человек не был обжорой, но в отношении еды придерживался знаменитой пословицы: «Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, ужин отдай врагу» – и потому был крайне раздосадован отсутствием снеди для того самого завтрака.
«Обойтись одним кофе?»
